По этому поводу новороссийский генерал-губернатор Воронцов писал в августе 1828 года Гладкому, что депутаты запорожцев, живущих в Керчь-Ениколе, Тимофей и Степан Сербины, Онуфрий Коссовский и Федор Бойченко, подали Государю прошения о зачислении их в состав запорожской команды, действовавшей против турок. Казаков набралось до 150, и Гладкому поручено было собрать, при проезде его через Керчь, сведения о них и составить списки. Гладкий исполнил это поручение, и в ноябре 1828 года дежурный в главном штабе генерал Потапов сообщил генерал-губернатору, что Гладкий представил в штаб два списка проживавших в Керчь-Ениколе семейных и холостых запорожцев, желавших поступить в состав запорожских казаков, т.е. в формируемое Гладким казачье войско.
В том же 1828 году Гладкий 16 августа посетил Керчь, переехал через Тамань в Анапу, 3 сентября отправился из Анапы в Екатеринодар и 21 сентября выехал из Екатеринодара обратно в Одессу. Как результат осмотра всех этих мест, была посылка прошения на имя Государя об организации запорожских казаков на следующих основаниях:
1. Из запорожцев, вышедших из-за Дуная, должен быть сформирован пятисотенный полк.
2. В случае недостачи наличного числа казаков до пятисотенного состава, полк мог быть пополнен запорожцами, ушедшими из Турции и жившими в Бессарабии, колонии Новопокровской и в Керчь-Еникольском градоначальстве.
3. Обмундировка полка, снабжение его оружием, жалованьем и пр. должны производиться наравне с пешими полками Черноморского казачьего войска, с назначением жалованья и полковому священнику.
4. Гладкому предоставляется право "избрать из почтеннейших казаков" есаулов, сотников и хорунжих.
5. В полк полагалось определить сведущего по письменной части чиновника.
6. На разъезды по командировке по делам службы Гладкому назначается особая сумма.
7. Полк снабжается медиком и фельдшером, а больные казаки имеют право поступать для пользования в военные госпитали.
8. "Неспособных к службе" казаков Гладкий просил оставить за Дунаем до переселения и устройства казаков служивого состава близ Анапы. Снабдивши оставшихся одеждой и обувью, которой они лишились во время войны с турками, выдать 160 семействам и 50 холостым или сколько их окажется за сформированием полка по 25 р. на пропитание, а священнику 150 р. и двум диаконам по 50 рублей ассигнациями каждому.
Гладкий лично был в Петербурге, и Государь утвердил все его предположения.
Из Петербурга Гладкий отправился в Измаил к формировавшемуся там полку.
Между тем обстоятельства слагались крайне неблагоприятно для осуществления намеченного Гладким плана. Прилегавшие к Анапе земли были заняты черкесами-натухайцами, и чтобы поселить на этих землях запорожцев, пришлось бы силою согнать черкесов с принадлежавших им земель. Предположение о заселении Анапского района запорожцами оказалось неосуществимым, и Дунайский полк не мог двинуться с места. По-видимому, неудачу эту заранее предвидели некоторые представители высшей власти. Еще постановлением 28 сентября 1828 года комитет министров решил назначить для поселения Дунайского полка особый участок земли где-либо на юге, по усмотрению новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, но на этом постановлении император Николай написал: "Запорожцам следует тогда только отвести тут земли, ежели не будут поселены при Анапе".
В числе других к делу о заселении запорожцами прианапского края был привлечен известный поручик Новицкий, которому поручено составить описание местности, предположенной к заселению Усть-дунайским запорожским полком. Новицкий, со свойственной ему энергией, принялся за дело, вел переписку с наказным атаманом Черноморского войска Безкровным, собирал сведения о населении соседних местностей, о климатических условиях и т.п. Но и исследования не помогли запорожцам. Свободной земли не было. При поселении казаков пришлось бы согнать с насиженных земель их владельцев – натухайских черкесов.
Но этого не удалось сделать казакам и местным властям. Тогда возникло предположение о поселении запорожцев в Аккерманском уезде. И это предположение также не могло быть осуществлено. По этому поводу граф Воронцов писал 16 мая 1830 года, что пустопорожней земли при Днестровском лимане в Бессарабии нет ни одной десятины. Да запорожцев и нельзя было поселить здесь потому, что, в силу карантинных правил, по правую сторону р. Днестра и лимана казакам нельзя было бы ловить рыбу. В Аккерманском уезде было много земель, но все они были без воды и для заселения запорожцами непригодны. Воронцов склонялся к той мысли, что удобнее и полезнее было бы поселить запорожцев при Анапе, при малейшей к этому возможности. Временно же, пока не был разрешен этот вопрос практически, их можно было бы поместить у Керчи, где они найдут и рыбные промыслы. Но если бы у Керчи нельзя было временно устроить запорожцев, тогда следовало отвести им квартиры в Бессарабии и отпускать провиант. Вообще, в искупление тех неудобств, которые терпели запорожские казаки благодаря неопределенности своего положения, им следовало бы, по мнению Воронцова, даровать семи– или даже десятилетнюю льготу по отбыванию повинностей, выдавать провиант в течение двух лет, отпустить деньги на постройку домов, на покупку волов и земледельческих орудий и даровые семена на посев. Если бы удалось поселить запорожцев при Анапе, то управление их необходимо приноровить к казачьему; а в случае временного оставления их в Бессарабии следовало подчинить их гражданскому управлению на правах местных обывателей. Рогатый скот, лошадей и овец Воронцов находил возможным пропустить через Дунай в Бессарабию на пастбища, при соблюдении карантинных условий.
Таким образом, вместо переселения запорожцев в Анапу явилась необходимость во временном поселении их у Керчи, откуда уже предстояло передвинуться на анапские земли. Поэтому, согласно воле Государя, Гладкому с запорожцами приказано было временно разместиться по квартирам в Аккерманском уезде и отсюда послать депутатов для осмотра местности возле Керчи.
Но тут запротестовал уже сам Гладкий. Узнавши о замедлении в деле заселения казаками Дунайского полка какой-либо определенной местности, он писал генерал-губернатору Воронцову, что запорожцы будут поставлены в крайне неудобное положение временным пребыванием в Бессарабии. Хотя они и будут получать провиант для продовольствия, но у них не окажется ни средств для жизни, ни продуктов, так как с весны, в ожидании скорого переселения, они ничего не сеяли. Лучше всего было бы идти им прямо в Керчь на места, чтобы подготовиться к ведению хозяйства со следующей весны. Притом же часть запорожцев отправилась уже в Керчь на четырех лодках по Черному морю еще до получения распоряжения о зимовке полка в Бессарабии. Послать же раньше депутатов для осмотра мест в Керчи запорожцы считали бесполезным как вследствие проволочки во времени, так и отсутствия таких сведущих между ними людей, на которых спокойно могло бы положиться войско. В этих видах Гладкий просил распоряжения о свободном пропуске войска, в количестве 275 семейств, прямо в Керчь.
С доводами Гладкого согласился граф Воронцов. Сделавши соответственные распоряжения, он послал Гладкому подробный маршрут от Паркан до Керчи, на протяжении 757 верст, через Николаев, Херсон, Берислав, Перекоп, Симферополь и Феодосию. Дунайскому казачьему полку был открыт свободный путь к г. Керчи.
Переселение в Керчь турецких запорожцев встревожило, однако, местные керченские власти. Керчь-Еникольский градоначальник полковник Стемпковский, узнавши об этом, поспешил 1 сентября 1830 года известить графа Воронцова, что в Керчи, Ениколе и в окрестных хуторах не найдется квартир не только для запорожцев, но и для ста семей отставных матросов, переселенных сюда по Высочайшему повелению из Севастополя; что для скота переселенцев негде отвести пастбищ; что в текущем году благодаря засухе не уродились ни хлеба, ни трава, и сена или соломы уже в сентябре трудно было достать даже по высоким ценам; что зимой при этом условии запорожцам придется голодать, а скоту дохнуть от бескормицы; и что вообще такое переселение запорожцев на зиму к Керчи будет крайне обременительно и для них и для местных жителей. Ввиду этого, Стемпковский предлагал перевести на зиму запорожцев в казенные селения Херсонской губернии, где население зажиточно и запорожцы найдут – и квартиры для войска, и корм для скота, и заработок для себя.
Стемпковский сомневался также, чтобы можно было найти возле Керчи пустопорожние земли для поселения на них запорожцев. Городу было отведено всего 13 тысяч десятин земли, но из них 9 тысяч десятин было Высочайше пожаловано в 1777 году греческому обществу, а 4 тысячи десятин, с солончаками и каменистыми местами, отошло под городские выгоны. Свободной же земли совсем не было.
Между тем и выступление запорожцев из селения Раи, где они находились, тормозилось. Чтобы перейти Дунай, требовалось выдержать карантин, и пока выполнялись карантинные требования, наступил сентябрь, и 7 сентября Гладкий писал Воронцову, что достичь Керчи нынешней осенью не удастся Дунайскому полку "по причине холодов и неимения у большей части запорожцев теплого одеяния". Гладкий просил разрешить войску перезимовать на левой стороне Днестра в казенных селениях – Большой и Малой Лепатихах, в Каирах, Михайловке и др. В это время в состав войска входило уже 364 семейства и 316 казаков одиночек, или всего 1048 д. м. и 668 д. женского пола, с 1410 штуками крупного скота.

И, несмотря на все это, главные силы запорожцев продолжали оставаться в Днепровском уезде на временных квартирах, а остальная часть служилых казаков на Дунае. Гладкий употреблял всевозможные усилия, чтобы скорее занять найденные им пустующие земли. В начале сентября он отправился в Екатеринослав для совещаний с местным вице-губернатором по этому вопросу. Избраны были места и селения для зимних квартир под Дунайский полк. Выступить из Днепровского уезда предположено пятью отдельными партиями, на которые были разделены 395 семейств и 317 одиночек-казаков. Решено было выдать провиант казакам на два месяца вперед и назначать для перевозки тяжестей по 60 подвод от обывателей на всем пути следования. Наконец, 20 декабря 1831 года Гладкий донес графу Палену, что Дунайский полк прибыл этого числа к месту поселения его и расквартирован на зиму по селениям.
Одновременно с этим выяснялись те практические условия и внешняя обстановка, при наличности которых должно было начать свое существование новое казачье войско. Правительством были положены в основу организации войска и утверждены с некоторыми изменениями все те условия, которые были намечены Гладким в его записке от 21 декабря 1831 года. Отведено было требуемое количество земли, утверждена денежная субсидия, но в размере лишь 50 000 р., а не 81 260 р., как исчислял Гладкий, принято было большинство остальных условий, но понижена норма беспошлинной соли с 3 пудов на 2 пуда на душу. Войско было названо Азовским казачьим войском, а его начальник – наказным атаманом.
Водворение запорожцев на месте поручено было графу Палену, на которого возложено было подробное установление распорядков в войске по внутреннему управлению и судопроизводству, а также по обеспечению казаков амуницией от казны на первое время. Личное участие в деле графа Палена было очень ограничено. Извещая Гладкого о невозможности назначить деньги на непредвиденные расходы, ввиду полной неопределенности их, и об отказе министра финансов войску в вольной продаже вина, граф Пален предложил Гладкому "войти в соглашение" с екатеринославским вице-губернатором как по вопросу о переходе казаков на пожалованную землю, так и о временном водворении их в ближайших казенных селениях.
В декабре 1831 года Государь приказал освободить Дунайский полк от службы во флотилии и водворить его на войсковых землях близ г. Мариуполя. Вскоре затем выработаны были штаты Азовского войска с расходами на них в 9000 р., из которых, в частности, 3100 р. предназначалось на войсковой штаб, 1800 р. на войсковое правление, 1600 р. на полицию и 2500 р. на канцелярию при наказном атамане. Штаты были установлены применительно к проекту, выработанному вице-губернатором Ивановым и одобренному наказным атаманом Гладким.
По этому проекту управление Азовским войском делилось на военную и гражданскую части. Военной частью ведал штаб, а гражданской – войсковое правление, суд и полиция.
В состав войскового правления входили президент, два выборных от чиновников члена, секретарь и писцы.
Войсковой суд составлялся из трех членов, избираемых обществом войсковых чиновников на три года и утверждаемых новороссийским генерал-губернатором. Получивший наибольшее число голосов при выборах член считался председателем суда. Суду подлежали уголовные и гражданские дела в объеме компетенции уездного суда.
Наконец, полиция состояла из двух есаулов – старшего, или полицмейстера, и младшего, или заступающего место полицмейстера, и находилась в распоряжении наказного атамана.
Наказной атаман был главой войска и председательствовал во всех казачьих учреждениях. По суду же он наблюдал за тем, чтобы не задерживались судебные дела. При равенстве голосов в коллегиальных заседаниях решающей признавалась та сторона, на которой был наказной атаман. Если же атаман оставался в меньшинстве, но свое мнение доводил до сведения Государя, то решение приводилось в исполнение в том виде, какой придавал ему атаман.
Проект о штатах по управлению Азовским войском был препровожден в Петербург в военное министерство. В феврале 1832 года управляющий главным военным штабом сообщил новороссийскому генерал-губернатору, что проект положения о водворении запорожских казаков он доложил Государю, который приказал, взамен штаба, войскового правления и полиции, учредить одну войсковую канцелярию, как это ведется в Астраханском войске, на основании положения от 17 мая 1817 года. Вследствие этого, дела гражданские и уголовные подлежали ведению ближайшего Александровского уездного суда, и только дела по воинской дисциплине и правонарушениям разрешались военно-судной комиссией. Вообще в ведении этой комиссии находились все дела и проступки военно-служащих казаков. По штату же Астраханского казачьего войска в состав войсковой канцелярии входили председатель, наказной атаман, один непременный член, три асессора, секретарь и канцелярские служители, при общем расходе на канцелярию 4000 рублей в год.
Применительно к отмеченному выше указанию Государя, выработано было потом "положение о водворении запорожских казаков в Новороссийском крае", Высочайше утвержденное 27 мая 1832 года. В июне того же года положение это было препровождено к Гладкому и ему приказано было организовать войсковую канцелярию, принять от гражданского ведомства посад Петровский, мещане которого были обращены в казаков, и приступить к устройству двух селений для казаков. В проект вошли все прежние положения об устройстве запорожских казаков, с очень немногими изменениями. Важнейшим нововведением в проекте было обращение 238 душ мещан посада Петровского в казаков. Вместе с посадом в войско перешли 4000 десятин принадлежавшей посаду земли, рыбные заводы и камышовые плавни. Благодаря этому казаки имели свободный доступ к морю и рыболовным водам и были обеспечены камышом как топливом и строительным материалом. Обмундирование казаков, покупка лошадей, в случае нужды, и фураж для них на счет казны обеспечены были войску по новому положению на целое десятилетие. Точно так же, взамен вольной продажи вина, вой-ску предоставлено было право получать вырученные с откупов доходы.
Таким образом, последним законодательным актом – положением об Азовском войске 27 мая 1832 года, казаки поставлены были в более благоприятные условия, чем положениями предшествующими. Войско получило больше земли, свободный доступ к Азовскому морю, более продолжительный срок на получение от казны обмундирования. Но при всем этом законом бесповоротно были погребены казачьи обычаи по выбору кошевого атамана, войсковой старшины и по самоуправлению. Азовское казачье войско сразу же было превращено в военно-административную единицу.
У войска начались работы по устройству селений и хозяйственных обзаведений. Кроме посада Петровского, долженствовавшего перейти в войско, казаки наметили два пунк-та для поселений: на р. Кальчик основано было селение под названием Никольска и на р. Солоной селение Покровское. В Никольске решено было учредить и войсковое управление. При возведении строений казаки сильно нуждались в камыше для крыш и огорожи. Поэтому Гладкий просил генерал-губернатора ускорить передачу войску посада Петровского, которому принадлежали камыши. Но местная администрация медлила с передачей. В том же году 17 октября Гладкий донес генерал-губернатору, что посад Петровский все еще не был передан войску и что на его представления по этому предмету губернатор и губернское правление даже ничего не ответили. Так как у казаков не были покрыты хаты, а рыбаки-казаки лишены были возможности ловить рыбу, то наказной атаман послал в посад казачью команду, с офицером во главе, и распорядился, чтобы казаки приступили к снятию камыша, а рыбаки к рыболовным занятиям, под надзором офицера и команды. И снова казачий атаман просил генерал-губернатора побудить гражданское начальство к скорейшей передаче войску посада Петровского.
В октябре 1832 года была открыта войсковая канцелярия. В начале декабря того же года Гладкий донес генерал-губернатору, что в войско прибыл переведенный из Брянского пехотного полка протоиерей Чичкевич. И наказной атаман, и азовские казаки заботились о привлечении в войско своего духовенства. В Азовском войске было три иеромонаха, пришедшие с запорожцами из Турции. Один из них находился при служилом составе войска, а двое других жили с семьями казаков и были донельзя дряхлы и слабы здоровьем. Взамен их Гладкий просил генерал-губернатора прислать им священника. Когда в войско прибыл протоиерей Чичкевич, Гладкий снова просил начальство назначить, кроме него, еще одного священника и перечислить в войско церковный причт посада Петровского, а стариков монахов поместить, согласно их желанию, на покой в монастыри Черноморский, Екатерино-Лебяженский или в Каменец-Подольский.
В феврале 1833 года из Тираспольского военного госпиталя переведены были в войско штаб-лекарь Голицинский и два фельдшера. А в сентябре того же года в войско было перечислено еще одно селение – Новопокровское.
Так оседало и сорганизовывалось Азовское казачье войско.
Но прежде, чем описывать внутреннее состояние войска, необходимо остановиться на заселении Анапы и прилегающих к ней земель, т.е. на задаче, которую предстояло разрешить запорожским казакам, ушедшим из Турции, но которую разрешили вместо них другие поселенцы, хотя, быть может, и не без участия запорожцев.
Усиление Анапы и заселение ее окрестностей русскими элементами составляло предмет особых забот военного начальства. В исторических материалах не сохранилось достаточно данных, по которым можно было бы проследить постепенный ход заселения анапского района, но есть отрывочные указания об отдельных моментах этой полувоенной колонизации.

Но казаки думали по-своему, возлагая надежды на начальство и закон. В июне и августе они подали два прошения. Первое подписано 138 чел., а второе 190. Одно это уже указывало на то, что дело было не так просто, как объяснял Гладкий. Казаки, в сущности, не жаловались на Гладкого. Только в двух местах прошения есть указания на то, что однажды Гладкий запретил казакам обращаться за помощью к высшему начальству, а в другой раз даже побил некоторых казаков за то же. В обоих прошениях проглядывало более широкое недовольство своим положением, чем претензии на Гладкого. Казаки были недовольны тем, что, после массы перенесенных ими лишений и пятилетней волокиты, их, неизвестно почему, поселили не у Анапы, а при Мариуполе. Между тем они шли из Турции в Анапу. Отведенные земли в Бердянской пустоши оказались неудобными, каменистыми и маловодными. Они осели на эти земли, по их выражению, "без леса, травы и воды". Поэтому казаки просили "снабдить их обещанной анапской землей".
Когда, таким образом, Азовское войско почти осело на землях Бердянской пустоши и когда, казалось, должен был наступить период установления внутренних распорядков и общественного строительства, – сами собой начали обнаруживаться в войске течения совершенно противоположного характера. Петровские казаки, т.е. все общество посада Петровского, причисленного к Азовскому войску, указывая на то, что, "неизвестно отчего присоединили их к казакам без желания их", просили начальство снова обратить их в купцов и мещан. В этом положении они исправно несли все повинности, отбывали рекрутчину и были во всем покорны начальству.
Гладкий, однако, поддерживал свою первоначальную мысль о бунте казаков как о противозаконном возмущении. В своем рапорте от 21 октября 1833 года он доносил графу Воронцову, что казаки продолжают роптать на неудобства земельные и не оставляют мысли о переселении в Анапу, "производят между собою разные толки, пишут прошения" для отсылки в Питер, желающих остаться на месте они называют "полковничьей громадой" и упрекают их в отступничестве. Волнующихся казаков большинство; они вышли из повиновения начальству, и когда однажды послали к ним десятника, то казак Назар Волынченко прибил посланного и сказал, чтобы он "загадывал полковничьей громаде", а не им, казакам, желающим идти в Анапу. Вследствие этого Гладкий просил ген.-губернатора наказать при войске 12 коноводов, чтобы остановить дальнейшее развитие бунта. Гладкий прислал список этих лиц и просил вразумить их, "заставивши их забыть Анапу". Без этого, говорил в заключение своего рапорта Гладкий, "нельзя восстановить спокойствия между теми людьми, которые привыкли в Турции к вольностям и не знали повиновения к начальству".
Воронцов отнесся серьезно к этому сообщению, командировал на место, в войско, своего адъютанта, который отправил в Херсон главных зачинщиков под предлогом личных объяснений с ген.-губернатором. Здесь на них, разумеется, произведено было надлежащее давление. В декабре 1833 года мнимые зачинщики, в числе 8 человек, дали подписку в том, что будто бы они сознают свою вину и "не имеют более никакого желания переселиться в г. Анапу и совершенно оставляют сие намерение". Вместе с тем они обязались отговаривать и других от переселения, добровольно подвергая себя строгому военному суду в том случае, если они снова вздумают домогаться переселения в Анапу. Когда, таким образом, в силу необходимости, сдались вожаки казаков, желавших переселиться в Анапу, то успокоилось и остальное население, убедившись в невозможности осуществить свои домогательства.
Около того же времени произошло волнение и в другой части населения, соседнего с Азовским войском – между татарами ногайской орды. Мелитопольский исправник донес в 1833 году ген.-губернатору, что титулярный советник из ногайцев Кара-Мурза, неизвестно почему стал распространять между ногайцами слухи, что ногайцев приравняют к крестьянам, обложат подушным окладом и будут брать в рекруты. Чтобы избежать этого, Кара-Мурза советовал ногайцам записываться в казаки Азовского войска. Волнения эти, как и волнения азовских казаков, окончились, однако, благополучно, без всяких репрессий со стороны начальства. К татарам посланы были чиновники для уяснения их положения, которые и убедили их в неосновательности слухов об обращении их в крестьян. И татары успокоились.
За исключением этих двух случаев, носивших характер местных неурядиц, жизнь казачьего населения в Азовском войске шла обычным путем. Были организованы войсковые учреждения, избраны и назначены лица, несшие службу по управлению войском: правонарушений в первое время не было почти никаких: само население деятельно занялось устройством жилья и хозяйства.
Но, как и во всякой вновь слагающейся жизни, внутренние отношения в войске не обошлись без непредвиденных случайностей. Очень интересный документ в этом отношении представляет собой следующий рапорт войсковой канцелярии графу Воронцову от 18 октября 1833 года Азовский казак Иван Андрейченко был отпущен из войска для заработков на родину, в Константиноградский уезд. Здесь местные власти обнаружили, что под именем Андрейченка значился в войске однодворец села Лебяжьего Спиридон Губанов. Отданный в 1820 году в рекруты, он бежал со службы, оставивши дома жену; затем он бежал в Турцию, поступил здесь в запорожские казаки и снова женился. Константиноградский земский суд препроводил поэтому Андрейченка-Губанова в войсковую канцелярию, с тем чтобы она сделала свое заключение о побеге его с военной службы, о перемене имени и фамилии и о женитьбе во второй раз при живой жене. Войсковая канцелярия, основываясь на том, что все запорожцы, вернувшиеся из Турции в Россию, были прощены Государем, признала Андрейченка по первым двум пунктам "не отчуждаемым от вой-ска". Но как поступить с Андрейченком относительно женитьбы при живой жене, канцелярия не знала, но полагала "предать забвению" и этот проступок, в силу того же Всемилостивейшего прощения.
Вместе с тем войсковая канцелярия спрашивала ген.-губернатора, как быть вой-ску с теми казаками, которые, поступивши в Запорожское войско, оставили жен своих на родине в России под властью помещиков, а в Турции вновь женились по церковному обряду. Получалось двоеженство, и войсковая канцелярия находила невозможным свести в одну семью обеих жен. Как разрешен был этот вопрос, в архивных документах не осталось указаний, но по другому вопросу семейного быта военный министр гр. Чернышев 17 мая 1834 года дал следующее объяснение. В тех случаях, когда азовские казаки женились на вдовах казенных поселян, Государь приказал детей вдов от первого брака зачислить в Азовское войско. Вообще, семейный быт у азовских казаков складывался под влиянием исключительных обстоятельств. С одной стороны, в рядах войска были еще те из запорожцев, которые безбрачие считали необходимым условием настоящей казачьей службы, а с другой, у многих казаков, помимо наличной семьи, находились в разных местах России члены прежней семьи, из которых многие были крепостными у помещиков. Политические обстоятельства мешали слиянию в одну семью всех членов ее, и семейный быт являлся как бы раздвоенным.
Что касается политического состояния самого Азовского войска, то оно также находилось в несколько неопределенном положении. Казаки должны были нести военную службу, но жили среди обстановки, исключающей военные занятия по охранению границы. Со всех сторон казаки были окружены мирным населением. Такое положение было одной из главных причин стремления казаков переселиться в Анапу. Ненормальность положения Азовского вой-ска, как военной общины, прекрасно сознавало и само правительство. Чтобы дать поэтому возможность казачеству нести военную службу, правительство остановилось на следующей комбинации: решено было послать азовцев на места военных действий частями по очередям, подобно тому, как это водилось у донских казаков.
На самом деле азовские казаки представляли собой типичную военную казачью дружину. Они имели жалованную грамоту на знамя за "храбрость и усердие, оказанные при переправе через Дунай 27 мая 1828 года". Это был тот военный символ, который требовал от казака военной службы. И правительство нашло им эту службу на Черноморском побережье.
Как сообщил военный министр 14 февраля 1837 года, Государь Император, согласно представлению новороссийского и бессарабского ген.-губернатора, приказал сформировать из азовских казаков 10 команд на следующих основаниях:
1. Состав каждой команды определялся в 20 человек, в числе которых находились 1 хорунжий и 1 урядник.
2. Команды назначались на морскую службу по Черноморскому побережью.
3. Общее начальство над всеми командами вверялось есаулу Дьяченке, а во время совместного крейсерства команд предполагались особые назначения командиров.
4. Для плавания команд приказано было построить в Одессе 3 судна, по образцу мальтийских лодок.
5. Лодки эти предположено было вооружить фальконетами и небольшими пушками.
6. Команды снабжались амуницией и другими вещами на казенный счет.
7. Жалованье командам полагалось по так называемому грузинскому положению.
8. Продовольствие во время крейсирования выдавалось по морскому положению.
9. Все войско было разделено на сотни, а сотни сменялись на Черноморском побережье по очередям, причем каждая сотня служила бессменно два года.

Комендант Геленджикской крепости полковник Чайковский донес г.-л. Малиновскому, что 5 января 1834 года капитан-лейтенант Броневский захватил близ Геленджика два турецких судна, из которых меньшее, при следовании в Геленджик, затонуло с грузом, без людей, а на большем оказались воск, сало, коровье масло, воловьи кожи и пр. На судах взято 32 д. муж. пола, 11 женского, 6 мальчиков и 5 младенцев, а всего 54 души и между ними 18 черкесского населения. В 5 часов пополудни 9 мая была потоплена выстрелами из орудий небольшая турецкая галера близ Геленджика, на другой день в 8 часов утра показалась далеко в море большая турецкая галера, шедшая по направлению к Суджуку. Русские моряки долго преследовали ее и сильно повредили артиллерийским огнем, так что она бросилась к берегу у Дообского мыса под защиту черкесов, находившихся на берегу. Окруженная полукругом русских судов, галера была разгромлена артиллерией и потоплена. Утром 11 мая недалеко от Геленджика была замечена малая турецкая галера. Она была также потоплена русскими баркасами. Июня 28-го лейтенант Шпаковский взял галеру с 25 душами людей и 17 четвертями кукурузы. В числе взятых с галеры людей оказалось 10 черкесов и 8 женщин, предназначенных к продаже – 4 взрослых и 4 малолетних. В ноябре 1834 года в самой Геленджикской бухте русскими моряками было взято турецкое купеческое судно, но турецкий экипаж вместе с черкесами успел захватить и унести с собою в горы часть груза, состоявшего из соли, материй, пороха и свинца. Капитан 2‑го ранга Броневский сообщил 3 марта 1835 года с корвета "Месемврия" коменданту Геленджикской крепости, что 28 февраля в речке Цемес у Суджукской бухты были сожжены два турецких судна и стоявший на берегу магазин. Горцы пытались не допустить до этого русский отряд, но безуспешно.
Таким образом, наиболее характерные эпизоды в истории Черноморского побережья за 1834 и 1835 годы состояли в уничтожении и захвате русскими моряками турецких контрабандных судов. Горцы оставались как бы в стороне. В этом году сами черкесы очистили ближайшие к Геленджику с юга и востока места, но северная часть бухты была занята еще черкесами, и их требовалось силой выдворить оттуда. В это время было еще мало укреплений на побережье и черкесское население относилось спокойнее к русским. Нападения чаще всего производились на русских близ Анапы. Так, 18 сентября 1838 года комендант Анапы граф Цукато донес Вельяминову, что черкесы напали на анапских поселян, находившихся на большом Зеленом мысу, но были вовремя отражены гарнизонными солдатами. Во время столкновения с горцами произошел удивительный случай. Черкес пытался отнять вола у поселянина. Последний, отстаивая вола с колом в руках, выбрал момент и ударом кола по голове убил наповал черкеса, но и черкес, падая от удара на землю, выстрелил из пистолета и убил поселянина.
Но с 1837 года, когда на восточных берегах Черного моря возникло несколько русских укреплений, картина военных действий меняется: горцы начинают все активнее и активнее действовать против русских войск. К тому же в русских правящих сферах все чаще и чаще раздавались требования о покорении горцев. Сам император Николай I приказал в 1837 году непременно покорить натухайцев от Геленджика и до Кубани. Такие распоряжения не представляли секрета для горцев, и они стали более вызывающим образом относиться к русским. "В веселый праздник байрама, – говорится в рапорте генерала Раевского за 1837 год командующему кавказским корпусом г.-л. Головину, – черкесы Вуланского ущелья толпами разъезжали по аулам. Имея досуг и лишний порох, доставленный им англичанами, черкесы решили пустить несколько ядер в Михайловское укрепление". Первый день им не отвечали на это русские, но когда на другой день пешие черкесы подошли к самому укреплению, то гарнизон начал обстреливать неприятеля. Артиллерийским огнем с обеих сторон было убито у русских 1 и у черкесов 4.
Когда же в свою очередь выходили из укреплений русские войска, то каждый шаг их по черкесским владениям сопровождался военными стычками и пролитой кровью. В 1837 году генерал Вельяминов, организовавши отряд, решил пройти с ним сухим путем от Геленджика к другим укреплениям. Но для того, чтобы передвинуться на расстояние 48 верст от Геленджика до Новотроицкого укрепления, находившегося в устьях р. Пшады, потребовалось целых 4 суток, и отряд за это время потерял 108 человек убитыми и ранеными. Следующий переход от Новотроицкого до укрепления Михайловского к устью р. Вулана потребовал 5 суток, и потеря в отряде убитыми и ранеными выразилась в 128 чел., не считая офицеров. Двигаться далее отряд не имел уже возможности. Весь путь густо был усеян черкесами, и они не давали русским ни минуты покоя, тревожа выстрелами и внезапными атаками на каждом шагу. Оказать содействие диверсиями из укреплений гарнизоны не могли. Войска сидели в укреплениях, как в ловушках. Укрепления были отрезаны одно от другого, и гарнизоны располагали столь малыми силами, что с трудом могли добывать даже дрова, несмотря на обилие леса – так враждебно относились к ним горцы. По той же причине гарнизоны не имели возможности заводить огороды, пользоваться сенокосами и даже иметь пастбища. Это ставило солдат в невозможные гигиенические условия. Всюду в укреплениях ощущался недостаток в свежей пище, говядине и овощах. С первых же дней своего пребывания в укреплениях при таких условиях солдаты заболевали цингой. В 1837 году цинга была в гарнизонах Геленджика, Михайловского и Новотроицкого укреплений и в слабой степени у солдат Александрийского форта.
Чтобы выйти из столь затруднительного положения, русским предстояло сделать еще очень много. Нужно было увеличить число укреплений, чтобы сблизить расстояние между ними. Требовались гарнизоны в существовавших уже укреплениях. Следовало, одним словом, показать свою силу горцам. Под влиянием этих условий был составлен целый ряд военных предположений на 1838 год.
Согласно рапорту флигель-адъютанта полковника Траскина от 21 марта 1838 года генералу Раевскому, предполагалось для постройки новых укреплений и поддержки старых снарядить экспедиции на морских судах и направить ее вдоль морского берега. Возводить новые укрепления необходимо в таких местах, где они могли бы препятствовать приставанию к берегам контрабандных судов, т.е. в естественных бухточках и в устьях рек.
Войска экспедиции должны быть посажены на суда в Керченском проливе у Фанагории, в составе четырех линейных кораблей и нескольких фрегатов с легкими лодками, с таким расчетом, чтобы можно было перевезти войска на побережье в два рейса.
В состав экспедиции для первого рейса назначалось 9 батальонов пехоты, 4 пеших полка Черноморского казачьего войска, 1 рота гарнизонной артиллерии, 2 саперных роты, 1 военно-рабочая рота инженерного ведомства, 2 легких батареи пешей артиллерии, 10 единорогов и 10 ручных мортир.
Первую высадку войск надлежало произвести прежде всего в устье р. Туапсе, где следовало немедленно приступить к устройству укрепления. Во вторую очередь должно пойти устройство укрепления на р. Шапсухо.
По окончании укрепления на Шапсухо экспедиционный отряд направлялся в Геленджик, чтобы окончить здесь устройство укрепления в южной части Геленджикской бухты.
Экспедиционный отряд для второго рейса предполагалось сорганизовать из 4 батальонов Тенгинского пехотного полка, 4 батальонов Кавказского пехотного полка, Черноморского линейного № 4 батальона, 2‑й саперной роты Кавказского саперного батальона, 8 легких орудий, 10 горных единорогов, 10 ручных мортирок 20‑й артиллерийской бригады, 8‑ми крепостных орудий, 1 военно-рабочей роты, 4‑х пеших полков Черноморского казачьего войска, 10‑ти казаков Кавказского казачьего полка и дежурной команды.
Для обеспечения артиллерией вновь устроенных укреплений на pp. Туапсе и Шапсухо назначено было 12 орудий, по 6‑ти на каждое и по 4 двадцатифунтовых мортирок. В Геленджике, кроме имевшихся пушек, надлежало прибавить еще 8 орудий.
Для организации медицинской помощи надлежало сохранить существующие госпитали в ближайших пунктах, в том числе Фанагорийский госпиталь – на 300 больных каждый. Особого госпиталя в Геленджике можно не учреждать, но в каждом батальоне следует иметь одну госпитальную палатку на 20 больных. Лазареты же должны находиться только при Тенгинском и Навагинском пехотных полках. Если все эти больничные учреждения будут переполнены, то излишек больных следует отправлять в Екатеринодарский госпиталь.
Что касается продовольствия войск, то вместо трех мясных порций нижним чинам можно давать две в неделю порции – одну из свежего мяса и одну из солонины, чтобы, с помощью этого сокращения в мясе, вдвое уменьшить количество скота, содержимого при укреплениях. Но вместе с тем следует увеличить порцию выдаваемой солдатам крупы.
Наконец, для обеспечения разных укреплений войсками необходимо расположить: 4‑ю роту батальона № 1‑го в Александрийском форте, 1‑ю и 2‑ю роты батальона № 2‑й в Джеметейском укреплении и в трех близлежащих казачьих станицах, 4‑ю и 5‑ю роты того же батальона в Анапе, 1‑ю и 2‑ю роты батальона № 3‑й в Геленджике, 3‑ю роту того же батальона в Новотроицком укреплении на Пшаде и 4‑ю роту батальона № 3‑й в Михайловском укреплении на Вулане. В укреплениях на Туапсе и Шапсухо предполагалось разместить батальон № 4‑й по две роты в каждом.

Чтобы закончить общую характеристику того состояния укреплений, в каком они находились перед погромом их в 1840 году, следует привести еще отзыв г.-л. Раевского о вооружении форта Лазарева. Укрепление на р. Псезуапе, писал 12 сентября 1839 года Раевский, окончено, но не вооружено; не доставлена еще была артиллерия. "Чтобы сделать один выстрел из крепостного орудия, – пояснял генерал Раевский, – надо посылать в Анапу и Тамань за пушками, а разного рода мелочи, необходимые для орудия, нужно собирать частями отовсюду – из Георгиевска, Дмитриевска, Усть-Лабы, Темнолесской крепости". Необыкновенные жара и засухи породили всюду по побережью желчную горячку и лихорадку. Больных было много. Во втором отделении линии заболел сам начальник ее г.-м. Ольшевский, у которого умерла жена и 4 человека прислуги из пяти. В действующем отряде, охранявшем постройку форта Лазарева, количество больных доходило до 2000 человек. В феврале 1840 года в форте Головинском из 230 человек гарнизона было 120 человек больных, а в укреплении Навагинском на 243 человека 134 больных. Гарнизон форта Лазарева состоял из 230 человек, но здоровых было не более 90 чел., остальные лежали в лазарете. Позже Серебряков писал по этому поводу Раевскому: "Все укрепления в одинаковом положении и их всех ожидает одна участь, если не будут немедленно и значительно усилены гарнизоны". Но Раевский месяцем раньше сообщил уже командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории г. Граббе "о беззащитном состоянии укреплений береговой линии" и напрасно просил дать ему подкрепления. Через два дня он повторил свою просьбу, так как в Михайловском укреплении из двух рот 50 солдат было здоровых.
Неудивительно, что при таком положении дел с началом 1840 года последовал крах в обороне Черноморского побережья и его укреплений. В феврале и марте месяцах этого года одно за другим было взято горцами 4 укрепления на побережье: 7 февраля форт Лазарев, 27 февраля форт Головинский, 29 февраля укрепление Вельяминовское и Туапсе и 22 марта Михайловское укреп-ление. В то же время 30 марта было взято черкесами укрепление Николаевское по ту сторону гор.
Относительно взятия форта Лазарева сохранились очень интересные подробности. Иностранец Андрей Жан-Бермен сообщил 21 февраля командующему войсками Кавказского корпуса Граббе, что форт Лазарев был взят при посредстве перебежчика убыха. Убых Шоген-муса, похитивший девушку, бежал с ней из опасения мести к русским в форт Лазарев. Здесь он прожил 3 месяца и вошел в такое доверие коменданта, что свободно уходил ночью из форта, воровал у убыхов скот и пр. Решивши вернуться на родину, Шоген-муса, чтобы получить прощение от убыхов, обещал им передать форт Лазарев. Убыхи приняли это предложение. Собралось более 1200 чел. убыхов, натухайцев, шапсугов и вардане, с которыми Шоген-муса, пользуясь правом свободного входа, и ворвался в форт Лазарев. Дальнейшие подробности передал генералу Зассу выкупленный из плена у горцев рядовой Тенгинского полка Комаревский. Гарнизон форта Лазарева, в составе которого он находился, состоял, по его показанию, из 4 офицеров, 20 азовских казаков и 160 солдат, из которых было до 80 серьезно больных. Горцы проникли в форт 7 февраля на рассвете, быстро убили часовых, так что выбежавшие на тревогу солдаты не успели ни одеться, ни вооружиться, заняли фасы и открыли из-за тур меткий огонь. Обращенными внутрь укрепления орудиями было сделано только 6 выстрелов. Завязался рукопашный бой, длившийся не более получаса. Весь гарнизон лег на месте. Отдельной группой 30 рядовых держались некоторое время, но были взяты в плен живыми. Азовские казаки, бывшие на берегу моря, сделали отсюда 10 орудийных выстрелов. Из 10 здоровых казаков 5 было убито и 5 взято в плен. Общая схватка продолжалась 3 часа. Горцы изрубили больных, ограбили укрепление и сожгли строение. До обеда они делили добычу и взяли в плен 40 человек. Горцев, участвовавших во взятии форта Лазарева, было 1500 человек, из числа которых они одними убитыми потеряли 150 человек.
Как видно из рапорта от 3 сентября 1840 года прапорщика Николаенко, оставшегося в живых после взятия Вельяминовского форта горцами, гарнизон был заранее предупрежден о нападении черкесов на форт. С рассветом 29 февраля солдаты и офицеры стояли уже в боевом порядке на главных местах форта. Скоро из соседнего ущелья показались горцы и бросились на укрепление. Небольшое количество их взобралось на обвалившийся бруствер, но отсюда их вытеснили солдаты штыками. Когда показалась огромная, до 10 000 человек, масса горцев, то начался второй приступ, и горцы, подавляя громадным количеством сил крошечный гарнизон, скоро ворвались в укрепление. Зажегши офицерский дом, они разбили этим на несколько частей гарнизон. Произошел отчаянный бой. Прежде всего убит был воинский начальник Папа Кристо, ранен и взят в плен прапорщик Луковский и убито было много солдат. Остаток гарнизона после этой схватки был отброшен неприятелем к бастиону № 3. Офицеры-подпоручики Худобашев и Румянчиков, прапорщики Лико, Цакни и Николаенко решили направить орудия на неприятеля. Это несколько изменило ход борьбы, так как выстрелами из орудий нанесен был большой урон неприятелю. Но в то же время и ружейная пальба горцев делала свое дело. Худобашев и Лико были ранены, среди нижних чинов было много убитых и раненых. Черкесы лезли в укрепление со всех сторон. Видя это, прапорщик Цакни, с общего совета и желания офицеров, вручив подпоручику Румянчикову зажженный фитиль, сказал, чтобы он "исполнил свой долг" – взорвал пороховой погреб. Румянчиков согласился на это, но был изрублен горцами прежде, чем успел выполнить данное ему поручение. В то же время Худобашева взяли в плен, а Лико убили. Горсть гарнизона отступила к блокгаузу и заняла его, отстреливаясь здесь в продолжение двух часов и не сдаваясь в плен. В живых осталось только 20 рядовых и прапорщик Цакни.
Такова же была участь и остальных укреп-лений, взятых горцами.
Были затем попытки захватить и другие укрепления. Так, 23 и 24 марта черкесы пытались взять Навагинское укрепление, но были отражены гарнизонными войсками. Несомненно, что горцы взяли укрепления благодаря главным образом малочисленности и слабости гарнизонов. "Будь в Лазаревском форте, – говорит Раевский, – вместо 30 здоровых человек 250, а в Вельяминовском вместо 300 больных 600 здоровых, горцы не взяли бы сих укреплений". Тем не менее Раевскому было поставлено в вину дробление войск на мелкие отряды, и он отстранен был от командования войсками Черноморской береговой линии, а на его место назначен был генерал Анреп. В виде репрессии против горцев, взявших форт Лазарев и укрепление Михайловское, военный министр граф Чернышев 12 апреля 1840 года приказал направить военную экспедицию в землю убыхов, а летом жечь и уничтожать их "посевы, жатву и запасы". Более действенным средством было приведение в надлежащий вид укреплений и снабжение их достаточными военными силами, оружием и зарядами.
Оправдывая в своем предписании 11 марта 1840 года контр-адмирала Серебрякова в том, что он не мог своевременно дать подкрепления форту Вельяминовскому, генерал Раевский приказал усилить гарнизоны следующих укреплений.
В Новороссийск к 700 чел. гарнизона предположено было прибавить 400 солдат и оставить для защиты фрегат Браилов с 150 матросами.
В Кабардинке к 245 чел. гарнизона прибавлено 100 чел. В Геленджике гарнизон в 434 человек увеличен был на 200 человек.
В Новотроицком укреплении прибавлено 100 солдат к 264 чел. гарнизона.
На Михайловское укрепление назначено было 95 чел. к 505 чел. гарнизона.
В Тенгинском укреплении гарнизон из 288 усилен был до 350 чел.
В форте Головинском гарнизон в 378 чел. оставлен был без пополнения.
Наконец, в форте Навагинском к гарнизону в 309 человек прибавлено 91.
Таким образом, общая цифра подкрепления по всему побережью равнялась 1048 чел. Корвет Пендераклия оставлен был для защиты Геленджика, впредь до прибытия какого-либо другого фрегата. Для перевозки подкреплений по Линии в распоряжение Серебрякова были отданы пароходы "Могучий" и "Боец". Кроме того, 222 чел. были распределены поровну между укреплениями Св. Духа и Гаграми.
Несмотря на эти предосторожности, можно было ждать нападения всюду на укрепления горцев. Воинский начальник Геленджика 11 марта 1840 года писал контр-адмиралу Серебрякову о тревожном состоянии Геленджикского гарнизона. На вершинах гор разъезжали горцы, наблюдавшие Геленджик и выяснявшие численность его гарнизона; ночью виднелись огоньки и слышалось ржанье лошадей – черкесы, по-видимому, разъезжали вблизи крепости. В полночь 12 января воинский начальник вынужден был поставить на ноги весь гарнизон ввиду тревожного времени. Двое рядовых бежало к черкесам. Состояние духа у гарнизона было подавленное. В лазарете находилось 70 больных и более 50 помещено было в казармах. Воинский начальник просил подкрепления в 300 человек.
В таком же тревожном состоянии находились и другие укрепления. Так, 9 марта 1840 года генерал Ольшевский сообщал Раевскому, что после взятия форта Вельяминовского горцы намереваются взять укрепление Св. Духа. В рапорте 14 марта Ольшевский доносил Раевскому, что командир транспорта "Субаши" привез просьбу начальника укрепления Св. Духа об оказании ему помощи, ввиду готовившегося нападения горцев на укрепления. Моряки видели также блокаду черкесами Навагинского укрепления. 11 того же марта комендант Анапы доносил Раевскому, что горцы, узнавши о взятии черкесами двух прибрежных укреплений, намереваются взять и Анапу.

Последние военные действия горцев ярко обнаружили слабые стороны их военной тактики и приемов. Горцы вдвое превосходили своей численностью русских, дрались отчаянно, имели, по слухам, в своем распоряжении 7 пушек – и, однако, потерпели полное поражение. Два обстоятельства способствовали этому: неумение обращаться с пушками и отсутствие планомерных действий. Пушек горцы совсем не пускали в дело и самые пушки служили как бы приманкой для того, чтобы вокруг них собрать побольше ополчения. Заинтересовавшись черкесскими пушками, русские узнали, что одна из них, которую они пускали только раз в дело в 1828 году, находилась в ауле Мамсыра, одного из главных и влиятельных предводителей натухайского народа. Пушку эту подарили турки натухайцам, как "залог союза", и натухайцы считали ее народной собственностью. Она была так дорога народу, что, по словам Мамсыра, он скорее решился бы потерять жену и детей и обрить свои усы, чем лишиться орудия. Судьбе угодно было посмеяться над натухайцами. Тайком русские послали довольно сильный отряд для завладения пушкой. Аул, в котором хранилась пушка, внезапно был захвачен этим отрядом, и орудие после тщательных розысков было найдено в соломенном сарайчике. Оно оказалось бронзовой пушкой турецкого литья и калибра близкого к 6‑фунтовому. Узнавши о нападении русских на аул, окрестные горцы начали собираться у последнего. Несмотря на то что их собралось до 200 чел., они не посмели напасть на русских благодаря открытой местности и своей относительной малочисленности.
Захват русским отрядом 21 июня национального натухайского орудия так поразил натухайцев, что, по словам их, для них было бы менее чувствительно взятие в плен жителей целого ущелья, чем потеря заветной пушки. "Чем мы будем оправдываться перед султаном, – говорили натухайцы, – когда он узнает, что мы не сумели сберечь его орудия?" Все это было детски наивно и смешно. Пушку хранили черкесы не для военного дела, а как реликвию. Впрочем, потеря натухайцами этого единственного орудия имела другое для них значение: они теряли престиж и доверие у других горцев.
Что касается второй причины неудачи горцев – отсутствия планомерности в их военных действиях, то она была тесно связана с примитивностью всего строя у черкесских племен. У них не было ни учреждений, ни правителей для объединения действий как по внутреннему управлению страной, так и по организации постоянной армии. В этом отношении закубанские и черноморские горцы далеко отстали даже от горских племен Дагестана. Натухайцы и шапсуги, как отмечено это в журнале военных действий Черноморского побережья за 25 июня 1842 года, имели очень смутные представления о Шамиле и мало понимали значение его крупной реформаторской деятельности по объединению разрозненных племен. Они смешивали Шамиля с Кази-Муллой и другими агитаторами кавказских горцев. В последнее время все эти народные вожаки смутно сливались у них в легенде о каком-то Имаме Харисе, пророке и защитнике правоверия. Очевидно, черкесы Закубанья и Черноморского побережья политически не доросли до той стадии исторической подготовки, на которой стояли современные им племена Дагестана. Идеи мюридизма, в виде учреждения мутазигов, плохо прививались; народные мегкеме существовали недолго; вожаки, за исключением самого крупного из них, Магомет-Амина, не имели успеха. Вот почему лишенные постоянной организации и плохо дисциплинированные толпы черкесов быстро расстраивались и распадались при первых выстрелах из пушек организованных русских войск.
Но около этого времени и началась собственно усиленная агитационная деятельность самого талантливого представителя Шамиля Магомет-Амина. В апреле 1844 года Магомет-Амин волновал натухайцев и шапсугов. Горцы собирались толпами на виду у русских. Около 19 марта собралось до 1500 шапсугов. С 20 марта толпа эта перешла в Баканское ущелье и ночевала в 7 верстах от форта Раевского. В 9 часов утра 27 марта до 50 горцев бросились на казаков станицы Николаевской, работавших на огородах, но были отражены командой Черноморского линейного № 1 батальона. В большем количестве горцы напали на Витязеву станицу, но встреченные пушечной пальбой, смешались и направились отсюда за р. Напсухо к станице Суворовской. Из последней двинулось навстречу горцам 60 человек пехоты и 80 казаков при одном единороге, под командой войскового старшины Донского войска Бирюкова. Но у р. Напсухо они столкнулись с партией черкесов, в 10 раз превышавшей численностью русский отряд. Бирюков с казаками и солдатами занял удобное положение и в продолжение двух часов вел перестрелку, пока к нему не было послано подкрепление из станицы Витязевой. Тогда горцы, безуспешно сделавши последний натиск, бросились в беспорядке в бегство. У русских было убито 2 нижних чина, ранено 7 и контужено 7. Горцы не успели захватить вместе с другими убитыми и ранеными двух раненых, вскоре умерших. Один из них был Шеретлук-Ногайзы, известный предводитель горцев. При нем найдено было письмо Магомет-Амина на арабском языке. В письме Магомет-Амин призывал правоверных к борьбе с русскими и благословлял каждого, кто присоединится к Ногайзы. По сведениям горцев, они потеряли более 100 человек убитыми и ранеными.
Близ Новороссийска также показались горцы, но были отражены высланными из Новороссийска командами. Только одна партия черкесов успела захватить три штуки рогатого скота, но поплатилась за них несколькими убитыми из пушек. У русских было убито 2 и ранен 1.
Во 2‑м отделении Черноморской береговой линии горцы вступили в меновую торговлю с русскими в укреплениях Тенгинском, Лазаревом и Головинском. Тут не замечалось влияния на горцев Магомет-Амина и его приверженцев. В других местах были лишь мелкие стычки. В это время вступили в подданство России до 500 семейств джегетов.
Около 5 апреля Магомет-Амин собрал в Адагуме до 2000 горцев, но все они разошлись по аулам вследствие ненастья. В середине апреля команда, доставившая благополучно порционный скот в Геленджик, на обратном пути окружена была горцами, с которыми и вела перестрелку в течение 10 часов, не потерявши ни одного человека. У горцев было убито 2 и несколько ранено. Около того же времени произошел целый ряд мелких стычек при рубке леса, нападениях на скот, укрепления и пр.
В мае были посланы из Лазаревского укрепления две казачьих лодки для поимки контрабандного судна. Сблизившись с неприятелем, азовцы открыли стрельбу из фальконета. Турки отвечали им из трех пушек. При еще большем сближении судов завязалась перестрелка из ружей. Казаки выстрелами из фальконетов повредили несколько снастей, убили рулевого и несколько матросов, но зыбь помешала им захватить турецкое судно. У русских было ранено трое. По рассказам горцев на турецком судне находилось 16 турок и до 80 черкесов. У них убиты были шкипер, 5 турок, 9 черкесов и ранено 11 человек.
В мае и июне был целый ряд стычек русских с горцами близ разных укреплений. Начальник 1‑го отделения линии с отрядом в 750 солдат и 300 конных казаков, при 3 полевых орудиях и одном горном единороге, прошел 7 мая из Новороссийска на Вареникову пристань для осмотра натухайских земель. Горцы все время сопровождали отряд без враждебных отношений, но не хотели вступать в близкие отношения с русскими, в силу данной ими клятвы Магомет-Амину. Дорогой 11 мая один горец выстрелил в упор из пистолета в офицера, которого понесла из отряда перепуганная лошадь, и тяжело ранил его. Вслед за этим открылась с обеих сторон перестрелка, длившаяся три часа. У русских, за исключением вероломно раненого офицера, урона не было, а черкесы оставили на месте 5 тел и неизвестно сколько увезли убитых и раненых с собою. Истребивши 12 натухайских аулов, 13 мая русский отряд возвратился обратно.
С 14 по 15 июня десантным отрядом в 153 человека истреблено было двухмачтовое контрабандное судно-бриг, приставшее к берегу в бухточке р. Хотецай, между укреплениями Геленджиком и Новотроицким. В 50 саженях от судна найдены были балаганы, в которых были сложены товары и жили турки. Русские сожгли балаган. При сильной ружейной перестрелке в русском отряде ранен 1 и контужены 2 рядовых. Недалеко от берега найдено турецкое гребное шестивесельное судно и якорь в 16 пудов весом. То и другое взято было отрядом.
В первых числах июля, между Лазаревым и Головинским фортами, прибыло из Турции контрабандное судно большого размера и хорошей постройки. Начальник азовских команд войсковой старшина Барахович отправился из форта Вельяминовского 8 июля вечером с 3 офицерами и 155 казаками на 8 ладьях к устью р. Мезуапсе и, пользуясь темнотой ночи, высадился на берег. Несмотря на сильный огонь из ружей и пушки со стороны черкесов, отряд изрубил и сжег контрабандное судно, отнял у горцев орудие и взял черкесскую галеру на 40 человек, потерявши ранеными 3 офицеров и 8 казаков. Из 12 контрабандных судов, прибывших в течение лета на Черноморское побережье, 7 было взято азовскими казаками и уничтожено.

Все эти подробности, изложенные в журналах генерал-адъютанта барона Будберга, подписаны подполковником генерального штаба Н.Н. Кармалиным, прибавившим в заключение общий взгляд на положение дел на Черноморском побережье. Если, с одной стороны, говорится в заключение, волнения среди горцев и столкновение их с русскими войсками, при покушении горцев на порционный скот и при рубке русскими войсками леса, придавали краю неспокойный характер, то, с другой, сильное развитие меновой торговли, наем джегетов на крепостные работы и вообще мирные сношения вели к сближению горцев с русскими. Более всего горцы были недовольны пресечением торговли невольниками. В течение года было 67 перестрелок и военных дел у русских с горцами. За это время было убито 18 рядовых, ранено 5 офицеров, из которых 1 умер, и 88 рядовых, из которых умерло 11.
Как видно из "Приказа по отдельному Кавказскому корпусу" от 3 февраля 1847 года, предписано было внести в формулярные списки кавказским войскам за 1846 год 88 сражений с горцами, происходивших в районе 15 укреплений Черноморской береговой линии. В частности, при Навагинском укреплении было 19 сражений, при Вельяминовском и Тенгинском по 18, при Головинском 10 и при остальных десяти от 1 до 7 сражений. Часто сражения следовали непосредственно одно за другим в течение нескольких дней подряд. Так, в течение августа у Вельяминовского укрепления произошло 14 сражений – 4, 9, 14, 16, два 17, 19, два 21, 22, 23, 24, 29 и 30 августа, в укреплении Навагинском было 8 сражений – 2, 7, 8, 24, два 25 и два 30 августа. Причины, побуждавшие горцев к столкновениям с русскими, крылись главным образом в стремлении горцев к военной поживе. Горцы нападали и были отражены в 25 случаях при рубке дров, в 15 случаях при сенокошении, в 12 случаях на пастьбе скота и пр. Только в 12 случаях горцы делали нападения на гарнизоны в укреплениях и в 11 случаях при проходе войск через их земли.
Несмотря на такой характер войны, часть натухайцев и убыхи общества Субаши с 30 аулами выказали желание принять русское подданство, как донес в декабре начальник Черноморской береговой линии князю Воронцову.
В 1847 году горцы вели себя по отношению к русским несколько спокойнее. В приказе 27 августа 1847 года по армии князь Воронцов благодарил за ловкий военный подвиг охотников – 16 офицеров, 70 рядовых, 1 лейтенанта флота, 1 корнета-черкеса, 1 переводчика и 3 вольноопределяющихся грузин. Добровольцы эти, пробравшись ночью в аул убыхов, под командой капитана Кириллова унесли оттуда пушку так удачно, что это не было замечено горцами, и ночное похождение охотников произошло без всяких столкновений и урона.
В ноябре горцы снова пытались взять ф. Головинский. В 8 часов утра 27 ноября две партии их, по 1000 человек каждая, напали на форт, полагая, что, вследствие разлития р. Шахе, легко можно взять поврежденное водой укрепление и отомстить таким образом за неудачу, постигшую горцев здесь в 1844 году. Разбившись на три партии, две из них сделали упорную и стойкую атаку на форт, а третья обстреливала его извне. У ворот горцы упорно дрались с гарнизоном более часа. Но в конце концов наступление горцев было отражено, и в 11 часов дня они скрылись в горах, унося с собой убитых и раненых. Насколько серьезны были их потери и на этот раз, можно судить по тому, что на гласисе крепости они оставили 60 тел, 50 штук оружия и до 150 убитых вокруг укрепления лошадей, а также 4 значка. Русских было убито 4, ранено 14 и контужено 8.
Осенью 1847 года свирепствовали ужасные бури и штормы, и 1 декабря азовская лодка с 10 солдатами, 5 казаками и урядником, под командой хорунжего Фастова, пропала без вести.
Бури продолжали свирепствовать и в следующем году, и 13 января в Новороссийске разразился необыкновенный шторм. Бора была так сильна, что одиночки не могли ходить и падали с ног. В одну минуту брызгами с моря покрывались, как корой, люди и всё, на что падали брызги, мгновенно превращавшиеся в лед. В это время в бухте Новороссийска стояло несколько военных судов. Пароход "Боец", у которого были порваны якорные цепи, был выброшен на берег. То же случилось с бригом "Паламед" и транспортом "Гостагай". В 2 часа пополудни был выброшен на берег корвет "Пилад", а раньше, в 10 часов утра, потонул тендер "Струя". Особенно печальна была участь этого последнего и его экипажа. Когда тендер "Струя" стал погружаться в воду, то оцепеневший от стужи экипаж, не имея сил бороться с бурей, сделал 4 выстрела, и скоро после того на поверхности воды осталась одна только глыба льда, а потом тендер пошел на дно бухты и на месте его виднелся лишь возвышавшийся над водой топ мачты. Струя потонула от тяжести нагромоздившегося сверху на него льда.
По свидетельству контр-адмирала Серебрякова, экипаж судов и те, кто спасал их, выказали чудеса самоотвержения. Солдаты Новороссийского гарнизона, спасавшие моряков, и сами моряки оказались обмороженными. Приходилось одновременно бороться и с свирепым норд-остом и со стужей – все леденело от стужи и все рвал и метал норд-ост. Тем не менее удалось спасти экипаж, пассажиров и имущество с парохода "Боец", имущество с брига "Паламед" и часть, за исключением пяти утонувших матросов, экипажа; с транспорта "Гостагай" спасен весь экипаж. В Новороссийский госпиталь попало 9 офицеров, 61 матрос и 11 человек из Балаклавского греческого полубатальона, особенно ревностно подававших помощь морякам. У всех у них были обморожены и у многих поломаны разные члены тела.
Одновременно с бурей в Новороссийске, бора причинила разрушения в Геленджике, Новотроицком и Вельяминовском. Особенно сильно свирепствовал норд-ост в Туапсе. Здесь были сорваны крыши со строений и башни.
Наряду с бушевавшими стихиями, 1848 год был обилен военными происшествиями и очень важными событиями во внутренней жизни горских племен.
Так, 11 января 1848 года поручик Черноморского линейного № 1 батальона Яроцкий, вопреки строгому запрещению, вышел из Геленджика и удалился из него на 1 версту для охоты. Два горца подстерегли его и убили. Снявши с убитого оружие, они скрылись бесследно. Января 25‑го горцы произвели нападение на колонну, посланную из Геленджика для прикрытия нижних чинов, заготовлявших топливо, но были отражены, ранив одного рядового. Такие же мелкие стычки были 22 января у ф. Головинского. 13 и 30 января, 3 и 7 февраля у ф. Навагинского, 1 марта у Тенгинского и Вельяминовского укреплений, 20, 25 и 27 февраля у ф. Навагинского, причем каждый раз гарнизон вынужден был посылать против горцев особые части.
В 1848 году началось у горцев и формирование мутазигов – постоянного войска. Особенно деятельно велась пропаганда этой идеи у натухайцев. По мнению Серебрякова, общественное устройство натухайцев держалось на союзе фамилий. Народные собрания имели только совещательный характер. Исполнительных органов у натухайцев не было. Учреждая поэтому ополчение из мутазигов, по 1 всаднику на 60 дворов, натухайцы желали этим обеспечить силу народных собраний и их постановлений. Мутазигам назначено было жалованье по 60 штук материи или по 60 р. сер. на каждого. К мутазигам приставлено было для надзора 4 человека присяжных или старших мутазигов. Мутазиги собирались в партии по отдельным местностям, по долинам рек – Псебебсу, Адагуму и пр. Все мутазиги в строевом отношении были разделены на части по 150 человек в каждой, и каждой части выдали особые знаки. Мутазиги сразу поняли свое значение и сразу же приняли повелительный тон по отношению к населению. Серебряков совершенно верно утверждал, что из мутазигов могли образоваться начальники и власти, могущие заставить повиноваться им все население. Народные собрания из старшин не могли нравиться мутазигам, как учреждения, мешавшие проявлению их власти. Организация мутазигов вытекала не из одних соображений о борьбе с русскими, но из общих политических потребностей государственного строительства.
Почувствовав свою силу, мутазиги стали предпринимать враждебные действия против русских, и 21 марта партия их угнала порционный скот у укрепления Кабардинки. Подкреплению, посланному из Кабардинки, удалось отнять у мутазигов 42 головы рогатого скота, а 20 штук скота и 7 лошадей мутазиги угнали в горы.
В половине апреля 1848 года Серебряков с отрядом совершил движение к ф. Раевскому, а оттуда к укреп. Гостагаевскому. Серебрякову хотелось, чтобы мутазиги встретились с отрядом и были примерно наказаны им. Отряд направился 18 апреля из Гостагая к Варениковой пристани. На высотах показались сильные неприятельские партии. В одном месте Серебрякову удалось послать донских казаков и всадников Анапского горского полуэскадрона против мутазигов, которые были разбиты и потеряли 4 человек убитыми и ранеными, тогда как у казаков ранено было только двое и контужен один всадник. Убиты были также старшины и одному нанесено 7 ран пиками. На обратном пути русских к Новороссийску горцы не тревожили отряд.
Мелкие стычки горцев с русскими продолжали происходить 22 марта при ф. Лазаревом, 27 марта при укреплении Тенгинском, а 17 и 18 марта при ф. Головинском. В последнем случае было несколько дел с горцами, преследовавшими колонну, бывшую на заготовлении топлива. Апреля 8-го был ранен рядовой из ф. Навагинского. А 14 апреля русскими было получено известие из Керчи, что между фортами Навагинским и Головинским появился дервиш в оборванной одежде, родом, по слухам, бжедух, проповедовавший объединение горцев для борьбы с русскими. Он, между прочим, уверял горцев, что может заговорить силу пороха и навести такой туман, при котором горцы незаметно могут пробраться в русские укрепления и без выстрела овладеть ими. Так как кроме обещаний дервиш не мог ничего сделать, то старшины только смеялись над дервишем, но народ собрался к нему на Вардане, чтобы посмотреть на проповедника и испытать его.

В это время по Старой Линии осели уже представители разных казачьих войск, были донцы, коренные поселенцы, составившие Кавказский полк, жили казаки бывшего Екатеринославского войска, образовавшие Кавказский полк, и перешли из Ставропольской губ. на Кубань и Куму хоперцы, давно объединенные в Хоперский казачий полк. Одни из этих представителей казачества жили смежными станицами, другие осели вперемежку между раньше основанными поселениями, но полки были образованы только из смежных населенных пунктов, и все казаки вместе получили впоследствии одно общее название старолинейцев. Несмотря на деление на самостоятельные полки, старолинейцам приходилось сообща вести борьбу с горцами, и это как бы объединяло их в одно войско.
С начала двадцатых годов старолинейным казакам пришлось вести не только борьбу с горцами, но и защищать тех из них, которые жили в соседстве с казаками и были в мирных отношениях с ними. К числу этих мирных горцев принадлежали прежде всего ногайцы, потомки татар-завоевателей, занимавшиеся скотоводством на смежных с казачьими землях. Высоко в горах у Эльбруса обитало племя карачаевцев, исконных скотоводов, отличавшееся мирными наклонностями. Ближайшими к русским соседями были также темиргоевцы и беслинеевцы, проявлявшие если не миролюбие, то внешнюю покорность, вследствие смежности своих владений с казачьими. Но за этими миролюбивыми и полумиролюбивыми племенами и рядом с ними находились в горах воинственные абадзехи и абазинцы, с одной стороны, и вероломные кабардинцы, бежавшие на Кубань с другой стороны Эльбруса. Совершая набеги на казачьи станицы, эти воинственные горцы проходили через земли мирных племен и в одних случаях, при набегах на русские земли, увлекали их с собой, а в других – они нападали на своих прежних союзников. Казакам по необходимости приходилось разбираться в запутанных отношениях горцев и, в свою очередь, играть двойственную роль противников по отношению к одним и защитников по отношению к другим.
Самым неспокойным элементом служили так называемые беглые кабардинцы. Это были беглецы, ушедшие на Кубань, чтобы избежать одни кровавой мести, а другие крепостного состояния. Между ними было много абреков, которые ставили жизнь ни во что, а набеги и грабежи считали конечной целью своих стремлений. Беглые кабардинцы уходили на Кубань группами и разновременно. Так, 30 сентября 1822 года в верховьях Кубани, Зеленчуков и Урупа поселились в довольно большом количестве беглые кабардинцы, с Таусултаном во главе. Поселившись между бесленеевцами и карачаевцами, они подняли воинственный дух в этих племенах и часто увлекали их в набеги на казачьи земли. Мирные до того карачаевцы, с которыми русские почти не воевали, стали настолько неспокойным племенем, что у военных властей сам собой возник вопрос о примерном наказании их или даже о совершенном покорении Карачая.
В 1826 году, как видно из рапорта князя Чавчавадзе генералу Горчакову, предводитель одного из мирных племен Мисоуст Айтеков намеревался уйти со своим аулом с ближайшей равнины в горы. Чтобы задержать беглецов, в станице Ладожской был организован особый отряд. Часто в таких случаях достаточно было лишь снаряжения отряда, чтобы заставить горцев изменить их намерения.
Следующий, 1827 год, прошел спокойно на Старой Линии, но конец его ознаменован был походом русских войск в горы, когда карачаевцы нарушили мирное течение жизни у казаков. Как видно из журнала военных действий за июнь месяц 1827 года, карачаевцы образовали партию из 300 человек, которая и угнала казачий скот с реки Баксана и других мест.
В том же журнале за ноябрь месяц отмечен случай сношения русских властей с анапским пашой. Извещая этого последнего о том, что карачаевцы, как живущие на правой стороне Кубани, считаются, согласно трактату России с Турцией, русскими подданными, русские власти просили турецкого пашу удержать беглых кабардинцев, живших в Карачае, от возбуждения карачаевцев против русских и от набегов их на русские владения.
В 1828 году продолжалось уяснение отношений русского правительства к карачаевцам. Турки продолжали вести сношения с этим племенем и не желали уступить русским влияния на его быт и установления. Рапортом от 21 февраля 1828 года полковник Кацаров донес генералу Емануелю, что из трех родов или фамилий, на которые делились карачаевцы – Крымшамхаловых, Дудовых и Карабаш, первые, Крымшамхаловы, дали аманата анапскому паше. Анапский паша прислал в Карачай своего эффендия, который в качестве кадия обязан был судить карачаевцев по шариату. Между тем у карачаевцев продолжал жить их прежний кадий – эффенди Агуйе, или Агаев, из беглых кабардинцев. Народ недоумевал, к какому судье следовало обращаться – к своему ли, или к присланному пашой. Сначала карачаевцы выразили протест против суда по шариату, которого требовал кадий, присланный анапским пашой, но потом они начали обращаться к обоим кадиям. Получались различные решения, и возникали недора-зумения. Один из недовольных приговором кадия, присланного анапским пашой, покушался на жизнь этого судьи. Когда обнаружилось, что стрелявший в анапского кадия принадлежал к фамилии Дудовых, то между Дудовыми и Крымшамхаловыми, давшими анапскому паше аманата и взявшими под свое покровительство анапского кадия, возникла серьезная вражда, закончившаяся кровавым столкновением. Со стороны Дудовых было 2 убитых и 2 раненых.
Как выяснилось впоследствии, волнения эти происходили не без участия анапского паши. Тот же полковник Кацаров сообщил 1 марта генералу Емануелю, что анапский паша вообще вооружал горцев против России, раздавал им деньги и богатые подарки, а также распускал слух о том, что султан обещал прислать к горцам 40 000 турецкого войска, если горцы начнут войну против русских. Легковерные горцы верили, конечно, этому слуху и готовились к войне с русскими. Турецкие агенты, пользуясь настроением массы, успели собрать у закубанских горцев и карачаевцев до 10 мальчиков и девочек, отборных лошадей и другие предметы для отправки в подарок Константинопольскому двору.
В апреле 1828 года объявлена была Россией война с Турцией. Одновременно враждебные отношения горцев к русским усилились. С появлением подножного корма абадзехи и беглые кабардинцы начали собирать горцев на р. Урупе и готовиться к набегу на линию. Начальник правого фланга Кавказской линии г.-м. Антропов распорядился о сформировании резервов. Начальник одного из резервов подполковник Киреев произвел в ночь на 1 мая движение отряда на р. Уруп. Сборища горцев рассеялись.
Но через две недели из-за Кубани получены были вести, что темиргоевский князь Джембулат Айтеков, неоднократно производивший набеги на Линию, собрал сильную партию из абадзехов и беглых кабардинцев, чтобы двинуться на русскую сторону. Генерал Антропов двинулся с сильным отрядом за Кубань против горцев, и 24 мая войска были уже в верховьях Лабы у горы Ахмет. Так как горцы нигде по пути не тревожили отряд, то он был двинут обратно за Кубань. Но 26 мая скрывавшиеся до тех пор в лесах и горных ущельях черкесы появились в виду отряда и стали тревожить его внезапными нападениями со всех сторон. Тем, впрочем, дело и ограничилось, и 29 мая отряд переправился на правый берег Кубани у Невинного мыса.
Едва возвратился отряд на квартиры, как из-за Кубани получено было известие, что лучшие наездники-панцирники из абадзехов, бесленеевцев, темиргоевцев и беглых кабардинцев решили произвести нападение на аулы мирных ногайцев, переселить их в горы и поднять восстание в Кабарде. И снова генерал Антропов двинулся с отрядом через Кубань, чтобы защитить ногайские аулы, а горцы снова скрылись в горах.
Прошло три дня, и 6 июня горцы вдруг появились в значительном количестве на левом берегу Кубани против Баталпашинска. Находившийся здесь отряд казаков под командой подполковника Родионова не сумел задержать черкесское ополчение. Горцы, в количестве 3000 отборных всадников, закованных в кольчуги, под предводительством турка Магомет-Али переправились через Кубань, перешли на р. Куму, далее двинулись на р. Малку, разграбили и сожгли селение Незлобное. Все это время отряды подполковника Родионова и майора Канивальского следовали в хвосте хозяйничавших в крае горцев, теряя удобные пунк-ты и моменты для сражений с черкесами. Только после страшного разгрома селения Незлобного русский отряд оказался вблизи черкесского ополчения и подполковник Родионов с 1100 казаками и 5 орудиями решил вступить в битву с черкесами и отнять у них пленных и добычу. Черкесы, однако, предупредили распоряжения Родионова и внезапно атаковали левый фланг русского отряда. Быстрым натиском они смяли казаков, убили командовавших частями офицеров и захватили одно орудие. На помощь к казакам двинулся сам Родионов с донцами, но был также убит, а донцы приведены в замешательство.
В это время общее руководство над отрядом принял командир Хоперского полка майор Канивальский. С четырьмя сотнями хоперцев он так стремительно обрушился на главные силы неприятеля, увлекая за собой и другие части отряда, что горцы не выдержали этого натиска и обратились в бегство. Беспорядочное бегство черкесов дало казакам возможность отнять у них весь рогатый скот и большую часть плененного населения. Казаки преследовали бегущего неприятеля далеко в горы, а озлобленные черкесы все жгли и истребляли по пути, зверски убивая захваченных ими в плен русских женщин и детей.
Июль и август 1828 года прошли спокойно на Линии, хотя и носились слухи о подготовке горцами партий для новых нападений на русских. В октябре, по распоряжению генерала Емануеля, направлены были две экспедиции за Кубань – одна под начальством Антропова на Лабу против махошевцев, а другая, в составе четырех сотен Хоперского полка, под командой майора Канивальского, к р. Теберде против абазинцев. У последних в октябре было разрушено несколько аулов, захвачено несколько абазинцев в плен и 245 голов рогатого скота и освобождены из плена несколько солдат и казаков.

Чтобы обеспечить себе более выгодное положение сравнительно с конным горцем, казак поспешил в лес, где были его товарищи, но и черкес, слезши с лошади и обнаживши шашку, направился туда же. С налета горец ранил казака шашкой в лицо. Казак набросился на черкеса с топором. Завязалась отчаянная борьба. Казак смял под себя черкеса, но черкес в лежачем положении успел проколоть кинжалом казаку живот и отрубить одно ухо. Казак, улучшивши удобный момент, разрубил черкесу топором череп и лицо, но и сам так ослабел от ран, что не мог двигаться. Товарищи отнесли замертво казака в станицу, и он впоследствии вылечился от нанесенных ему ран. Когда случай с казаком был доведен до сведения главнокомандующего Кавказским корпусом графа Паскевича Эриванского, то последний наградил казака орденом Георгия IV степени и 100 руб. ассигнациями, а командир полка приказал отдать казаку лошадь и оружие убитого им черкеса.
В апреле 1829 года генерал Засс узнал, что ночью под 16 апреля три партии черкесов направились по реке Белой для разведок о положении русских войск и населения. Того же числа Засс, взявши казаков, переправился через Кубань у станицы Прочноокопской. Ночью 17 числа он успел побывать на реках Лабе, Чокраке и Фарсе, а на рассвете перешел на р. Белую близ Майкопа. Здесь он поручил подполковнику Роту напасть на становище черкесов, а штаб-ротмистру Левашеву угнать в это время пасшихся под присмотром черкесов лошадей. Приказание было исполнено в точности. Черкесское полчище разгромлено, лошади угнаны. Казаки при этом потеряли двух убитыми; потери горцев были более значительны, и в числе убитых у них оказались 2 почетных абадзеха.
В сентябре 1829 года командующий вой-сками правого фланга Кавказской линии г.-м. Антропов, получивши известие о сборище 500 черкесов под предводительством Джембулата и Шумафа Айтековых принял со своей стороны меры. Так как горцы готовились прорваться через границу между станицами Григориполисской и Темижбекской, то Антропов распорядился, чтобы полковник Донского войска Залещинский, с 250 чел. резерва, при одном конном орудии, отправился в названные станицы и принял все меры предосторожности. Сам Антропов, с 300 чел. Навагинского пехотного полка и 200 казаками Кубанского полка, расположился у Прочноокопа, чтобы при первом известии о движении горцев переправиться через Кубань. В то же время полковник Навагинского полка Пирятинский, находившийся с особым отрядом в укреплении на реке Псемаф, узнал о намерении Джембулата и Шумафа Айтековых и 14 сентября двинулся с отрядом в 270 чел. пехоты и 200 чел. казачьей конницы с 2 орудиями сначала к реке Фарсу, а потом, 15 сентября, к Тифлисской станице. Он узнал во время этих переходов, что вблизи была не ушедшая партия черкесов, при которой находился турецкий паша Сеид-Ахмет с 200 турок и 2 орудиями. Но Пирятинскому не удалось обнаружить неприятеля, хотя он и был с отрядом вблизи Песчаного Брода на степной речке Зеленчук или Терс, где именно и скрывалась черкесская партия.
В это время случилось происшествие, редкое даже на страницах истории кровопролитной Кавказской войны. Командир Кавказского полка подполковник Васмунд, получивши от Пирятинского известие о сборище горцев и ничего не зная о распоряжении генерала Антропова, поручил отличавшемуся особой храбростью сотнику Гречишкину с 8 урядниками и 56 казаками произвести поиски неприятеля между pp. Кубанью и Лабой. Так как из Кавказского полка была отвлечена значительная часть сил, то отряд Гречишкина и был поэтому организован из столь малого числа людей.
Гречишкин, составивши отряд из 39 казаков станицы Казанской и 20 казаков станицы Тифлисской, перешел 14 сентября через Кубань и направился к Степному Зеленчуку или Терсу. Ничего не подозревая, команда шла на рысях, но вдруг в одном из оврагов, близ Песчаного Брода, казаки были окружены партией горцев в 500 человек. Горцами командовал Джембулат Айтеков, кунак Гречишкина, личный приятель его. Напрасно Джембулат уговаривал Гречишкина сдаться горцам, ввиду малочисленности казачьего отряда. Гречишкин решительно заявил, что ни он, ни казаки не сдадутся без боя, и занял боевую позицию. Произошла ужасная схватка. Горцы, пользуясь своим численным превосходством над казаками, буквально-таки расстреляли всю казачью команду. Гречишкин и 40 казаков были убиты из ружей, одного урядника горцы поразили стрелой и двух из фальконета. Живых и убитых казаков черкесы изрубили шашками и кинжалами с таким ожесточением, что впоследствии оказалось трудным сложить из отдельных частей трупы – головы, руки, ноги и другие части тел казаков и черкесов были смешаны в одну общую массу. Трупы 39 казаков станицы Казанской отправлены были для погребения в эту станицу, а Гречишкин с остальными казаками похоронены были в братской могиле близ родной их станицы Тифлисской. Поставленный над этой могилой памятник свидетельствует о беспримерном бое, в котором сложили свои головы казаки.
По словам участвовавших в сражении горцев, у них было убито и ранено только 20 человек, в том числе ранен в руку предводитель партии Джембулат Айтеков. Но по другим, более правдивым сведениям сторонних горцев, видевших партию Айтекова по возвращении ее домой, казаки так упорно защищались, что истекая кровью и умирая, они, в свою очередь, убили 84 и ранили 32 горцев. Судя по характеру сражения, так только и могло быть.
Между тем отряд генерала Антропова двинулся из станицы Казанской за Кубань и прошел по рекам Белой и Лабе. При приближении отряда черкесы всюду бросали аулы. Русские войска все жгли и разоряли. У главного виновника военных действий Джембулата Айтекова было разорено 6 аулов и сожжено 10 тыс. копен сена. Из одного аула выбежала дочь священника села Незлобного, взятая в плен черкесами. В другом ауле находился турецкий паша, но он благоразумно убрался в горы.
В 1830 году главные военные действия происходили в пределах Черноморской кордонной линии в урочище "Длинный лес", где вместе с черноморцами участвовали и линейные казаки и где находился также сам граф Паскевич.
В ноябре 1830 года горцы сделали нападение на укрепление Ерсаконское. Дело происходило таким образом: 500 человек горцев осадили со всех сторон укрепление Ерсаконское, но были отражены гарнизоном. Тогда они направились к станице Беломечетской, но получивши и здесь отпор, горцы повернули обратно в горы. При обратном движении горцев за ними стал следить с небольшим отрядом капитан Агеев; по дороге к нему присоединился Эдигей Мансуров с 70 чел. ногайцев. Агеев и Мансуров нагнали неприятеля около Урупа, но не решились вступить с ним в бой вследствие своей малочисленности. Мансуров просил помощи у живших вблизи кабардинцев, но последние ему в этом отказали. Когда соединенный отряд русских и ногайцев перешел вслед за неприятелем на р. Тегени, то заметившие его горцы напали на него. Русские и ногайцы спешились и отразили неприятеля. С обеих сторон были убитые и раненые люди и лошади. Этим и окончилось столкновение русских с горцами.
В 1831 году соседних с Старой Линией горцев волновал Кази-Мулла. Четыре чеченца были посланы им с прокламациями в абадзехские владения. Прокламации эти, призывавшие правоверных к поголовному восстанию против русских, были приняты сочувственно абадзехами, самым сильным и воинственным племенем в средней и восточной полосе Закубанья. За абадзехами покорно шли бесленеевцы, и в горах начались вообще подготовления к набегам на казачьи земли.
В это же время подвизался за Кубанью дезертир Брагунов. Брагунов, родом горец, был раньше исправным казаком, но затем он бежал в горы и здесь стал во главе самых отчаянных головорезов. Набирая шайки смелых и ожесточенных черкесских джигитов, он производил с ними нападения на Старую Линию, грабил здесь жителей, уводил в плен население и угонял скот. Скоро он приобрел на этом поприще такую известность, что о нем слагались целые легенды, и его боялось мирное население, как трудно уловимого разбойника.
При таких условиях нужно было ожидать, что на Старой Линии разразится ряд столкновений казаков с горцами.
И действительно, 1831 год был погромным годом для станиц Старой Линии. Погромы начались с мелких случаев. Так, с 29 на 30 января черкесы взяли в плен, между постом Извещательным и станицей Барсуковской, казаков Хоперского полка Павла Фисенкова и Григория Щекина вместе с конвойным донским казаком Мелиховым. Фисенков поздно ночью того же года убежал из плена, а остальные два казака пропали без вести. После спокойной относительно весны из-за Кубани то и дело доходили вести о подготовке черкесами партий к набегам.
В ночь на 10 августа казаки, бывшие в секрете ниже Баталпашинского карантина на Кубани, отняли при перестрелке у горцев 5 лошадей, похищенных на Линии. В то же время в двух верстах выше Баталпашинска переправилась через Кубань партия горцев, в составе от 350 до 400 всадников, и преспокойно расположилась в лесу на берегу Кубани. Утром, когда станичные ворота были отворены, скот выпущен на пастбище и жители собирались ехать в поле, а сторожевые команды осматривали окрестности, скрывавшиеся в лесу горцы стремительно прискакали к станице. Одна часть их бросилась угонять скот и лошадей, а другая ворвалась в станицу. Черкесы успели убить 4 человек, ранить 2 и взять в плен 35 душ населения обоего пола в крайних казачьих хатах.
Захвативши добычу, черкесы направились по дороге на Усть-Тохтамышевский пост. Казаки этого поста с хорунжим Тимофеевым завязали перестрелку с горцами, отняли весь рогатый скот и нанесли урон самой партии, которая, однако, пользуясь численным превосходством, перегнала через Кубань табун захваченных лошадей и погнала его вместе с пленными в горы. Посланные в погоню отряды из казаков регулярной пехоты и резерва ст. Баталпашинской настигли горцев, но ничего не могли сделать по своей малочисленности.

Как видно из рапорта есаула Хрулева подполковнику Васмунду от 23 октября 1832 года, горцы в количестве 800 человек сделали нападение на станицу Ладожскую. Ночью перебрались они незаметно через Кубань и засели в камышах близ этой станицы. В 8 часов утра, когда ворота станицы были еще заперты и только часть жителей поехала с бочками по воду, горцы оставили камыши и бросились на станицу. Заметивши большое скопище черкесов, жители бросили скот и бочки, а сами поспешили в станицу, но вместе с ними проникли в станицу и до 100 горцев. Казаки быстро, однако, вооружились и всюду дали дружный отпор неприятелю. У ворот, через которые жители ездили по воду, стража убила 6 горцев. На площади, куда в значительном количестве побежали горцы, их встретили залпом из ружей 66 солдат Навагинского полка под командой поручика, и горцы потеряли здесь 14 человек убитыми. Часть горцев направилась к так называемым Тифлисским воротам, но в этом месте выстрелами из ружей встретила их стража, убившая 6 горцев. Когда горцы попробовали ограбить дом казака Рогова, то здесь казаки убили еще 12 черкесов. Встречая всюду вооруженный отпор, горцы начали отступать к Кубани на место переправы. И во время переправы неприятеля через Кубань, выстрелами из пушки было убито еще 11 горцев. Таким образом, при отражении неприятеля казаки убили 49 горцев, из которых 38 тел горцы успели захватить с собой, а 11 осталось в руках казаков. Еще большую потерю горцы понесли ранеными. С русской стороны выбыло из строя 5 казаков и 1 солдат убитыми и 5 казаков и 5 солдат ранеными. Сами черкесы считали набег на станицу Ладожскую неудачным. При больших потерях в людях горцы смогли захватить в добычу только 9 женщин, 10 мальчиков, 24 головы рогатого скота и 15 лошадей.
В другом месте, на р. Средних Барсуклах, в районе станицы Барсуковской, 26 сентября хоперские казаки догнали партию горцев в 50 человек и разбили ее, после чего, с наступлением темноты, горцы скрылись за Кубань. Затем 11 октября, около полуночи, казаками была замечена вблизи Барсуковского поста партия в 40 человек горцев, возвращавшаяся обратно за Кубань с 5 женщинами и 8 детьми, захваченными в селении Ореховском и в Ногайском ауле. При переправе через Кубань черкесы попали на казачий секрет, заложенный с правой стороны Кубани, и ногайский секрет, находившийся на левой стороне реки. Сначала казаки, а потом мирные ногайцы открыли ружейный огонь по черкесам, которые смешались при переправе и, попавши к крутому берегу Кубани, бросили здесь 6 лошадей, одну русскую женщину с малолетком и калмычонка, а сами поспешили скрыться.
Наконец, в начале ноября 1832 года горцы образовали многочисленное ополчение в 8000 человек. Переправившись через р. Лабу близ Каладжинского укрепления, они намеревались произвести целый ряд нападений на Прочноокопскую и другие станицы, расположенные по Кубани. Узнавши об этом, командующий центром Кавказской линии г.-м. Фролов выступил 9 ноября с большим отрядом войск из Невинномысского укрепления и, пройдя форсированным маршем в 24 часа 80 верст, расположился близ аула Аджи-Гирей Амешова. Движение русского отряда расстроило планы горцев. Опешившее при виде сильного русского отряда, неприятельское ополчение начало делиться на мелкие партии, которые стали расходиться с места сборища, направляясь обратно по домам в горы. Фролов, осведомившись через лазутчиков, что горцы разошлись по аулам, перевел войска в Невынномысскую станицу и воспользовался временным затишьем, чтобы наказать горцев за причиненное ими русским войскам беспокойство. Ночью 20 ноября он двинул сильный отряд по глубоким снегам вверх по Кубани к укреплению Усть-Джегутинскому. Снега было так много, что отряд в течение ночи не смог дойти до намеченных пунктов – аулов абазинских князей. Поэтому, оставивши назади пехоту и тяжелые части отряда, генерал Фролов с казаками и конными орудиями поспешил вперед и занял все выходы окружавших речную долину ущелий. Горцы, заметивши приближение русского отряда, открыли по казакам сильный ружейный огонь, а сами стали собирать семьи, скот и наиболее ценное имущество, чтобы, прорвавшись где-либо через линию русских войск, уйти в горы. Генерал, поставивши на удобных местах пушки, начал громить горские аулы, а казакам Кубанского, Хоперского, Волжского и Донского Редичкина полков приказал спешиться и идти в атаку на аулы. После отчаянного сопротивления горцев казаки приступом взяли аулы и начали расправляться с их населением. В мечети и в нескольких саклях заперлись отчаянные абреки-кабардинцы и отказались сдаться. Тогда к мечети и саклям придвинуты были пушки и был открыт по ним пушечный огонь. Те из абреков, которые уцелели от пушечной картечи, погибли под штыками русской пехоты, успевшей соединиться с кавалерией.
В этом жестоком деле русские потеряли убитыми 10 нижних чинов и ранеными 1 офицера и 16 нижних чинов. На месте сражения было найдено более 150 тел черкесов, убитых штыками, и до 50 женщин и детей, погибших от действия русской артиллерии. В плен отрядом было взято 381 д. населения, в числе которых 46 мужчин с оружием в руках, и захвачено было до тысячи голов рогатого скота.
Часть отряда под командой подполковника Лисаневича Фролов направил на аул князя Мурзы-Лоева. Войска эти имели сильную перестрелку в ущелье р. Карданах и нанесли решительное поражение горцам, потерявши только 4 человека ранеными. У горцев было несколько убитых и раненых; в плен русские взяли 9 черкесов и захватили 186 голов рогатого скота.
Несмотря на такую ужасную расправу, весть о которой быстро разнеслась по горам, 30 ноября горцы произвели нападение на станицу Убеженскую. На этот раз составилось более многочисленное горское ополчение, чем при набеге на ту же станицу в предшествующем году. В количестве более 2000 человек в ополчение это вошли абадзехи, шапсуги, убыхи, бесленеевцы, махошевцы, башилбаевцы и беглые кабардинцы. Поздно вечером они перебрались через Кубань, близ станицы Убеженской, и в 10 часов вечера окружили ее с трех сторон, намереваясь вторгнуться в нее через трое ворот. Но на всех этих местах были патрули и стража. В это время другая часть горцев бросилась в окрестности, чтобы захватить пасшийся здесь скот. Тогда начальник обороны подполковник Кушнянский, оставивши для охраны станицы 8‑ю роту, сам с 66 казаками, с 7‑й ротой, прибывшей из Прочноокопа на подводах для подкрепления, и с 1 пушкой вышел из станицы и отрезал неприятелю путь к отступлению. Благодаря этому маневру солдатам и казакам удалось отнять большую часть захваченного горцами скота. Сами горцы, попавши в невыгодное положение, стали переправляться через Кубань в разных местах. Сначала одни русские, а потом и присоединившиеся к ним мирные ногайцы начали преследовать уходивших горцев. Горцы на месте у Кубани оставили 8 тел, много убитых и раненых захватили с собой. Они взяли также в плен 6 пастухов и угнали небольшое количество скота. У русских были убиты 1 казак и 2 ногайца. Таким образом, этот последний в 1832 году набег соединенных черкесских и абазинских племен окончился неудачей.
С 1833 года начинается как бы поворот в военных действиях линейных казаков. Казаки, объединенные положением 1832 года в одно Кавказское казачье линейное войско, пополнены были новыми кадрами. Самая опасная часть Кавказской линии по Кубани – Баталпашинский участок – была поручена полковнику Зассу, который сразу заставил неукротимых горцев бояться русского оружия и его, Засса, как огня.
Полковник барон Григорий Христофорович Засс был типичный боевой деятель, не знавший ни устали, ни препятствий и живший одной мыслью о разнообразных способах борьбы с горцами.
Горцы сразу поняли и верно оценили Засса. С свойственной им наивностью детей, верующих в темные силы, они назвали его "шайтаном", т.е. чертом, и серьезно считали чародеем. И неудивительно. Засс то неожиданно являлся с отрядом там, где трудно было даже предположить появление русских по недоступности, то устраивал для черкесов засаду, которая и в голову не могла прийти самому хитрому горцу, то заставал врасплох людей, которые всю жизнь привыкли бодрствовать и не выпускать из рук ружья и шашки, то хитростью заставлял горцев делать самые глупые ошибки в их военных предприятиях, то орлом пролетал со своим отрядом из края в край по черкесским землям и владениям.
В русской военной среде о Зассе ходила масса анекдотов, характеризовавших его как военного фокусника. В одном случае он превращал на глазах горцев порох в червонцы, в другом – при выстреле в него из пистолета он бросал пулю обратно в стрелявшего, в третьем он умирал на виду не только у горцев, но и у русских, и в ту же ночь пробирался в горные трущобы и громил черкесские аулы, население которых достоверно узнало о смерти шайтана Засса. Все это, если действительно происходило, то было, конечно, не серьезным военным искусством, а своего рода фокусничеством.
Но Засс был не только фокусником, но и замечательным знатоком военного дела, особенно тех местных условий, среди которых ему приходилось действовать. В этом, собственно, заключалась его сила и громадный авторитет. Он знал, внимательно следил, получал всевозможные сведения и часто с поразительной точностью предугадывал, где и что происходило у черкесов и к чему клонились намерения его противников. Изучивши до тонкости черкесскую тактику и приемы, он часто их же добром бил им челом.
И вот с этим-то боевым офицером черкесам пришлось в первый раз серьезно считаться на Старой Линии в 1833 году.

В конце февраля 1834 года Засс, составивши отряд из 800 человек конницы, 7 рот пехоты и 8 орудий, направился с ним из станицы Убеженской на р. Лабу к аулу Тлабгай, населенному махошевцами. Здесь, по сведениям Засса, находилась партия горцев, намеревавшихся сделать набег на казачьи поселения. Была зима, и лежал глубокий снег. С трудом пробираясь по снегу, отряд внезапно окружил аул в тот момент, когда горцы меньше всего ожидали этого. Аул был взят, и в нем произведена была жестокая расправа. Целых 193 человека, и в том числе почти вся партия, собиравшаяся в набег, были убиты. Отрядом, кроме того, было взято 71 д. обоего пола населения, 300 голов рогатого скота и 81 лошадь.
Месяц спустя, 23 марта, Засс отправился вновь вверх по р. Лабе с отрядом из 800 человек пехоты, 500 человек конницы и 5 орудий. Не имея возможности двигаться с обозом по трудно проходимой местности, Засс оставил тяжести под прикрытием части отряда, а сам с другой частью войск направился в аулы беглых кабардинцев. Подходя к одному из аулов, русские войска захватили 80 штук лошадей, и так как табунщики не хотели сдаться в плен, то были убиты. Оставшиеся для защиты аула 20 кабардинцев также все были перебиты. В другом месте, при стычке с горцами, было убито их до 50 человек. В этом сражении русские потеряли 2 убитыми и 2 ранеными; кроме того, был ранен сам Засс пулей в правую руку выше кисти с повреждением кости. В конце концов горцы, потерявши до 75 человек убитыми, часть скота и имущества, попросили у Засса пощады и выдали ему аманатов в обеспечение своих мирных отношений к русским.
Прошло два месяца. Горцы, после короткого перерыва, начали тревожить русских мелкими набегами. Засс снова организовал отряд и 15 июня направился с ним на Вознесенское укрепление и р. Лабу. В состав отряда вошли 758 человек пехоты и 1545 человек казачьей кавалерии, при 5 пушках. По пути, 17 июня, Засс узнал, что в 10 верстах от р. Лабы по направлению к Георгиевскому укреплению находилась партия в 400 человек черкесов. Оставивши отряд в скрытом месте, Засс с 6-ю сотнями отборных казаков поспешил к месту сбора горцев. Заметивши приближение русского отряда, горцы бежали, но в двух верстах от р. Лабы казаки нагнали их. Завязалась перестрелка, при которой горцы потеряли много ранеными и убитыми, оставивши 10 тел на месте сражения. У казаков был убит один и ранено десять. В эту же экспедицию были взяты и разграблены два аула баракаевцев. Казаки захватили при этом 56 человек пленных и все имущество баракаевцев, потерявши 4 убитыми и 14 ранеными. Много убито было и ранено и баракаевцев, но точная цифра их осталась неизвестной.
Чтобы рассеять ходившие между горцами слухи о малом количестве русских войск, расположенных по Линии, и предупредить сборище черкесов, намеревавшихся двинуться на русские владения, Засс предпринял новый поход за Кубань против горцев. В составе 500 человек пехоты и 1000 человек конницы при 4 пушках отряд направлен был к Анзоровскому аулу, населенному абреками. Ночью, во время движения отряда, выпал глубокий снег. Войска подвигались вперед с громадными затруднениями. Самый аул Анзорова находился в неприступной и хорошо защищенной местности. Поэтому, прежде чем русские обложили аул, горцы успели угнать скот и отправить семьи в ближайший лес. Абреки храбро встретили приступ русских войск, но не могли удержать аула за собой и бежали, оставивши на месте неубранными 9 тел. Казаки забрали часть черкесского имущества, оставшегося в саклях, и сожгли аул, потерявши двух человек убитыми и двух ранеными. После этого отряд вернулся обратно на Линию.
Узнавши о сборище горцев в 1000 человек, принуждавших мирных инородцев изменить России, Засс быстро, не дождавшись пехоты из Кисловодска, поскакал с 100 казаками и 2 конными орудиями на Уруп, где находился русский отряд, приказавши майору Роту идти к нему в подкрепление с войсками из Прочноокопа. Не дожидаясь, однако, этого подкрепления, Засс с 300 человек пехоты, 450 казаками, 200 ногайцев и 4 пушками перешел 16 октября Лабу и на рассвете показался у самого сборища горцев. К Зассу немедленно явились бесленеевские, махошевские и абадзехские мирные старшины и просили совета, как им быть с враждебными горцами. Засс дал им в подкрепление 200 ногайцев и приказал произвести нападение на сборище утеснявших их горцев, а сам с русскими войсками зашел в тыл неприятелю. Бесленеевцы и мирные абадзехи вместе с ногайцами немедленно атаковали своих утеснителей. Больше двух часов длился ожесточенный бой. Когда же в тылу показался отряд Засса, горцы со всей силой набросились на него. Русские усиленным огнем из пушки и ружей сразу же привели в полное расстройство нападавших на них горцев. Потерявши до 100 человек убитыми и ранеными, горцы бежали с поля битвы, и тысячное ополчение скрылось в горах. Со стороны русских было убито 16 человек и ранено 12. Засс придавал громадное значение не столько своей победе над разбежавшимися горцами, сколько тому обстоятельству, что посеял вражду между мирными и немирными горцами. С этого времени русские имели союзников в лице первых.
"Чтобы еще больше устрашить, – по выражению Засса, – горцев", он решил взять Тамовский аул, считавшийся у горцев неприступной крепостью. В этом ауле гнездились самые храбрые наездники и отчаянные грабители, опустошавшие казачьи станицы. Тамовцы, пользуясь удачными набегами, награбили массу казачьего добра, и Тамовский аул считался одним из самых богатых в горах поселений. Нужно было разорить это гнездо отважных наездников. Против них Засс выбрал лучших казаков из двух донских полков, трех казачьих линейных – Кубанского, Хоперского и Ставропольского, и солдат из трех пехотных полков – Тенгинского, Навагинского и Кабардинского. В отряд вошло 581 человек пехоты, 750 человек казачьей кавалерии и 4 орудия. Отряд в порядке совершил поход и разрешил поставленную ему задачу. Аул был взят приступом, сожжен, и под его развалинами было погребено немало джигитов, тела которых не успели, в числе многих других, унести с собой бежавшие тамовцы. "Числа 4 сего ноября, – писал Засс в своем рапорте генералу Вельяминову, – я истребил сей аул, который горцы считали крепостью своею. Он сгорел до основания, и горцы убедились, что ни скалы, ни даль, ни снега не могут служить препонами для войск наших, которые в сей поход явили пример мужества, усердия и терпения. В пламени аула погибли жители, не успевшие скрыться в скалах. Все имущество, не доставшееся в руки наши, сгорело; 24 души муж. и жен. пола взяты в плен". Правдивые, но жестокие слова кровавой истории в Закубанье.
Заключительным актом зассовских экспедиций против горцев был поход русских за Кубань 6 декабря. В отряде участвовало 1470 человек пехоты и 811 человек конницы. Русские войска угнали 1500 штук овец и до 100 голов рогатого скота, сожгли много сена и баран-коши, т.е. помещения для овец, принадлежавшие абадзехскому старшине Али Харцызову, потерявши пять убитыми и 18 ранеными. У горцев были более значительные потери, но аулы их остались нетронутыми.
В 1835 году было два незначительных, но характерных для Кавказской войны дела. В одном случае казаки поплатились за свою отважную службу смертью, ранами и пленом; в другом – горцы сложили головы с гордым вызовом смерти.
Партия около 70 человек горцев, перейдя 27 марта через Кубань близ Ямановского поста, напала нечаянно на разъезд хоперцев в 9 человек. Произошла отчаянная схватка, так как казаки решили не сдаваться живыми в плен. Пять казаков было убито в этой схватке и четыре сильно изранены. У горцев несколько человек было ранено и убит известный абрек уздень Куденетов.
Еще ярче и характернее оказался поступок храбрых горцев, попавших в безвыходное положение.
Партия из 40 черкесов, переправившись в 7 часов вечера через Кубань, осторожно двигалась по направлению к Камышеватскому посту. Но еще раньше горцы были замечены зоркими глазами стороживших границу казаков, и для преследования черкесской партии были снаряжены казаки двух станиц – Прочноокопской и Григориполисской. Казаки ночью настигли неприятелей и разгромили партию. На месте боя черкесы оставили 17 тел, и в том числе двух своих вожаков – Султана Шах-Гирея и князя Пшемафа-Бей-Арсланова. Остальным горцам с трудом удалось на время спастись бегством.
Но в полях близ станицы Каменнобродской беглецы снова были настигнуты казаками. В это время в подкрепление преследовавшему горцев отряду прискакали казаки из других постов, и до 100 человек явилось из станицы Каменнобродской. Образовался довольно многочисленный казачий отряд. Горцы были окружены со всех сторон. "Черкесы, – писал в своем рапорте майор Рот, командовавший казаками, полковнику Зассу, – большею частью раненые, лишенные возможности спастись бегством, закололи своих лошадей, разбили ружья и с песнею смерти, по обычаю горцев, бросились с шашками и кинжалами в отчаянный бой". Все они пали в этом бою.
На другой день казаки нашли в числе убитых 5 тяжелораненых горцев. С русской стороны оказалось 0 раненых и 2 убитых.
В 1836 году тысячная толпа горцев, собравшихся в сентябре в верховьях р. Белой, направилась на Лабу с целью нападения на Линию. Переправившись через Лабу, горцы остановились на р. Уруп. На Кубанской линии поднялась тревога, в которой принял участие сам начальник линии Засс. К 22 сентября он собрал при Вознесенском укреп-лении на р. Чамлык отряд из 700 казаков, 200 ногайцев и 200 человек пехоты с 6 конными орудиями и двинулся с ним к горе Ахмет в верховьях Лабы, место первоначального сборища горцев, но не застал уже их здесь. Тогда же ночью 22 сентября он направился в погоню за горцами через Зеленчуки к Баталпашинску, но не догнал их.

Устраивая заново станицы, хоперцы придерживались при этом господствующего типа поселений этого рода. Казачья станица на Линии была полуукреплением. К центральной площади, где были расположены церковь и общественные здания, шли правильно распланированные улицы. Вся станица была окружена земляным валом, а снаружи его глубоким рвом; по валу шла обнесенная колючим терновником ограда; в определенных местах устроены были ворота, у ворот вышки для наблюдения за окрестностями и помещения для казачьих команд. В таком виде станица представляла хотя и незатейливое, но настолько достаточно оборудованное укрепление, что черкесы, у которых не было пушек, могли ворваться в станицу лишь при дружном натиске и достаточной численности нападающих. Станицы Баталпашинская, Беломечетская, Невинномысская и Барсуковская были снабжены двумя орудиями каждая, а Бекешевская и Суворовская по одному.
С 1790 по 1833 год Кордонная линия по Кубани охранялась двумя донскими полками, которые через определенное время менялись по очередям. Благодаря этому линейные казаки несли сторожевую службу только по внутренней охране станиц и на постах второй линии, расположенных за первой, а также держали в готовности станичные резервы на случай появления горцев. Линейный казак, следовательно, являлся охранителем прежде всего дома и станицы. Затем он участвовал в походах против горцев, заменял временно части регулярных войск в укреплениях и нес службу вне войска.
Для образования 6 новых станиц хоперцы были выдворены из 5 старых – из Северной в количестве 188 дворов, из Ставропольской 441 дв., из Воровсколесской 86 дв., из Донской 291 дв. и из Московской 238 дв., а всего 1245 дворов в числе 4227 д. м. пола.
Тогда же были поселены станицы Убеженская и Николаевская. Население этих станиц состояло частью из казаков ст. Темнолесской, а частью из крестьян села Николаевки Ставропольской губ. Обе станицы вошли в состав Кубанского полка, а ст. Воровсколесская из Кубанского полка зачислена была в Хоперский полк. Благодаря этому каждый полк – Кубанский и Хоперский – состоял из смежных станиц и имел свою особую полковую территорию.
В 1828 году в Хоперском и Кубанском полках числилось по 7 станиц. В Кубанском полку было 1 штаб-офицер, 24 обер-офицера, 59 пятидесятников или урядников, 776 строевых казаков и 3 нестроевых. Состав полков в это время был уже восьмисотенный и все три полка – Кубанский, Кавказский и Хоперский – были одинаковой численности.
В 1829 году Высочайше утвержденным положением комитета министров разрешено было зачислить в линейные полки однодворцев и казенных крестьян по плакатным паспортам, без увольнительных свидетельств от крестьянских обществ. В этом же году состоялось особое Высочайшее повеление об определении бродяг, зашедших в Кавказскую область, в работники поселенным на Кавказской линии казакам. Все это, конечно, способствовало беспрепятственному пополнению линейных полков новыми переселенцами на Линию.
Но эти частные пополнения были так малочисленны, что не могли существенно повлиять на экономический подъем края. Между тем казаки нуждались во многом. В 1830 году два полка – Кубанский и Хоперский – возбудили ходатайство перед графом Паскевичем о предоставлении им тех преимуществ, которыми пользовались др. казачьи войска. В течение 50 лет, писал поверенный Хоперского полка хорунжий Булавин, хоперцы три раза переселялись с места на место – сначала с р. Хопра на Кавказ, затем по станицам Кавказской области и в 1825 году из области на Кубань. Это экономически обессилило казаков. Во время последнего переселения хоперцам дарована была трехлетняя льгота, но они не могли ей воспользоваться. Война русских с персами и турками, к которым примкнули горцы, заставила поголовно всех хоперцев взяться за оружие одновременно с устройством станиц и постройкой жилищ. В старых станицах до переселения на Кубань казаки были задавлены постойной и подводной повинностями. На новых местах оказалось очень затруднительно вести хозяйство. Приходилось поздно выезжать из станицы в поле и рано возвращаться домой из опасения столкновения с горцами. При такой потере времени казаки ограничились незначительными запашками. Собственного хлеба для продовольствия не хватало, а казаку между тем требовалось купить форменную одежду, содержать полковой лазарет, хлебозапасный магазин и вообще найти средства на разные повинности. Все это покрывалось денежной раскладкой, и казак вынужден был продавать необходимый ему скот. Последнего и без того много убывало от повальных падежей и от хищений горцами, угонявшими иногда его в горы целыми стадами.
Чтобы улучшить экономическое положение линейных казаков, хоперцы и кубанцы просили предоставить им, по примеру Донского, Черноморского, Астраханского и др. казачьих войск, права на винную монополию, на беспошлинную выволочку соли на казенных озерах и освободить казаков от земских повинностей, как это допущено уже для Волгского пилка.
Паскевич обещал возбудить ходатайство о винной монополии перед правительством, освободил от несения земских повинностей полки Кубанский, Кавказский и Хоперский и предоставил населению тех же полков право пользоваться солью казенного озера Калалы.
В 1833 году из Кубанского полка в Ставропольский были перечислены Темнолесская и Николаевская станицы, а взамен их в Кубанский полк вошли крестьянские селения, обращенные в казачьи станицы: Новотроицкое с 2044 д. муж. и 2055 д. жен. пола, Новоалександровская с 977 д. м. п. и 923 д. жен. пола, Расшеватская с 1642 д. муж. и 1626 д. жен. пола и Успенская с 1710 д. муж. и 1626 д. жен. пола. При таком составе в Кубанский полк входило 9 станиц и числилось 2 штаб-офицера, 32 обер-офицера, 70 урядников и 1323 казака, с делением полка на 8 сотен. Но тогда же была значительно пополнена селениями, обращенными в казачьи станицы, вся Старая Линия. Кроме четырех названных селений, к Старой Линии с 1 января 1833 года причислены были станицы Новодонецкая, Новомалороссийская, Архангельская, Ильинская, Дмитриевская, Сенгилеевская или Богоявленская, Каменнобродская, Новомарьевская, Рождественская и Старомарьевская. Все эти станицы и теперь находятся в пределах бывшей Старой Линии. Таким образом, Старая Линия в это время состояла из 32 станиц, а 4 станицы образованы были из крестьянских поселений много лет позже – в 1848 году.
Кроме того, в Кавказское линейное вой-ско, образованное в 1832 году, вошли села нынешней Ставропольской губернии и станицы Терской области Сергеевка, Калиновка, Северное, Круглолесское, Сабля, Верхнеподгорное, Нижнеподгорное, Михайловка, Надежда, Бешпагир, Незлобная, Шелководская и др.
С увеличением населения осложнялась и внутренняя жизнь у линейных казаков. Разделенные на полки линейцы объединены были однообразием службы и тех военных условий, которыми она вызывалась. Но этого было недостаточно. Жизненные осложнения требовали изменений в общей организации и управлении разбитых на полки казаков. В 1832 году образовано Кавказское линейное войско, в которое, как часть, вошла и Старая Линия.
До образования Кавказского линейного войска казачьи полки жили каждый своей самостоятельной, обособленной жизнью. Каждый полк имел свою определенную земельную территорию, в каждом полку было свое собственное полковое управление, на каждый полк ложились однообразная военная служба и наряды, каждому полку свойственны были свои полковые интересы. Связь между полками была чисто внешняя и делилась между военным и гражданским управлением. В военном отношении полки подчинялись главному начальнику Кавказской кордонной линии и находились в непосредственном ведении подчиненного ему начальника правого фланга, а в гражданском отношении они зависели от гражданского губернатора и губернского правления Кавказской области. Все эти власти подчинены были главнокомандующему особым Кавказским корпусом. Таким образом, была целая градация военных и гражданских властей и отсутствовало единство управления, не было даже единой административной власти.
С изданием закона 1832 года мало изменился характер казачьего управления. Во вновь образованном войске не было ни общих войсковых учреждений, ни войсковых капиталов и статей войскового дохода, ни сметных назначений на все войско. Главное основание казачьего уряда – земля и пользование ею – не было общим достоянием вой-ска, а дробилось между полками. Остались совершенно нетронутыми ни полковое, ни станичное управление. Единственную выгоду в этом отношении представляло то условие, что в лице наказного атамана Кавказского линейного войска поставлен был один хозяин, долженствовавший охранять и отстаивать интересы общества в силу уже своего положения.

Представляя выгоды новой пограничной линии, генерал Засс утверждал, что, при наличности укреплений по проектируемой линии, как бы заперты были в горах враждебные России черкесские племена, а с другой – упрочена была бы оседлость мирных черкесов, которые оказались бы поселенными на русской стороне, за чертой новой линии. С одними было бы успешнее бороться, а других легче держать в покорности и защищать от враждебных им племен. В сущности, это был только военный план наступления русских войск на горные народности. Укрепления Засс предлагал не фундаментальные, а рассчитанные только на ружейный огонь, так как у неприятеля совсем не было пушек. Крепости, писал Засс, "должны были служить сборными местами для наших отрядов, точками опоры при наступательных действиях и хранилищами всякого рода военных запасов". Так, сообразно с этими целями, должны быть расположены в них и войска. В 1, 4, 6, 8 и 9-е укрепления, начиная с гор, Засс помещал только по одной роте пехоты, а во 2, 3, 5 и 7-е укрепления по две роты, на каждое укрепление полагалось по одной сотне конных казаков для постоянных разъездов между ними и по окрестностям. В каждом укреплении, наконец, должно находиться по шести крепостных орудий среднего калибра и по два легких полевых с ящиками и лошадьми. В десятом укреплении, как наиболее удаленном от враждебных горцев, Засс считал возможным поставить только два крепостных орудия и одно легкое с лошадьми.
"Полагаю, – писал Засс, – что отряды должны неослабно воевать земли неприятеля как в продолжение постройки крепостей, так и после, до тех пор пока он не будет прочно покорен".
В декабре 1839 года военный министр сообщил командующему отдельным Кавказским корпусом, что Государь Император нашел необходимым "отложить до времени перенесение казачьих станиц на новую Лабинскую Линию, а ограничиться пока возведением укреплений по утвержденному проекту". Для отвлечения горцев западной части Закубанья и одновременно с возведением укреплений по Лабинской линии предположено было заняться устройством дороги через земли натухайцев, которой обеспечивалось бы сообщение Черномории с Анапой и Новороссийском. Начальство над войсками Государь приказал поручить на Новой Линии г.-м. Зассу, а в Западном Закубанье начальнику Черноморской береговой линии г.-л. Раевскому, под общим руководством ген.-адъютанта Граббе.
В январе 1840 года Засс, извещая командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории г.-ад. Граббе о получении его распоряжений по постройке укреплений на Лабе, со своей стороны представил соображения, вытекавшие непосредственно из самого хода дел. Так как, рассуждал Засс, имелось в виду подвинуть вперед к горам наши военные операции и, следовательно, преодолеть сильнейший отпор со стороны неприятеля, то наличное число войск, как определено оно по проектным соображениям, недостаточно для строящихся укреплений. "Гарнизоны укреплений, – писал Засс, – должны быть довольно сильны для отпора неприятеля и иметь кавалерию, чтобы уничтожить, путем разведок, замыслы его и преследовать вне укреплений". На этом основании Засс считал очень слабыми гарнизоны в одну роту без кавалерии. Такие гарнизоны не в состоянии будут прекратить грабежей горцев в окрестностях укреплений. В укрепление при Тамовском ауле, напр., нужно послать по крайней мере две роты пехоты и триста конных казаков, а в остальные укрепления по одной роте и по 250 казаков. Между укреплениями должны быть устроены военные посты.
Недостаточным считал Засс и ассигнованную на постройку укреплений сумму в 8000 р. Такие средства ниже минимальных. Лес для укреплений должен быть заготовлен заранее, независимо от восьмитысячной ассигновки, а на заготовление хозяйственных предметов и выдачу платы за работы необходимо открыть кредит, так как определенных указаний на этот счет, при новизне края, дела и условий, никаких нельзя сделать. Для земляных работ требовалась команда из 50 сапер.
В сентябре 1840 года Засс писал Граббе, что, по его мнению, следовало бы сразу занять прочными поселениями Новую Лабинскую линию, и поэтому проектировал устроить 8 станиц в 300 дворов каждую. Такая Линия преградила бы доступ горцам в наши места. Так как предполагалось поселить не 8, а только 4 станицы, то станицы эти нельзя растягивать на всю Линию, ибо при отдаленности одной станицы от другой каждая станица, благодаря своему изолированному положению, находилась бы при осаде ее горцами в большей опасности, чем при смежности и близости станиц. Засс предлагал устроить все 4 станицы в верхней части Линии – одну на Урупе при Новогригорьевском укреплении, другую на Чамлыке при Новодонском укреплении, третью на Чамлыке ниже, у поста по дороге из Махошевского укрепления на Прочноокоп. Станицы эти, связанные пикетами одна с другой, заперли бы ворота для горцев в этой части Линии. Лучше всего было бы, конечно, населить станицы линейными казаками, но чтобы не ослаблять Старой Линии, взять на переселение только 2/3 линейцев, а остальную треть заселить выходцами из России, которые, живя среди линейцев, скоро освоились бы с условиями линейной жизни и приемами борьбы.
Основаны были четыре станицы: Вознесенская, Лабинская, Чамлыкская и Урупская. Приказом 17 января 1842 года полковой командир ротмистр Волков приглашал явиться к 20 января в штаб представителей этих станиц – станичных атаманов с почетными старшинами и с экономом – для получения денег, Высочайше пожалованных переселенцам по 125 р. ассигнациями на семью. За вычетом по 25 р. с семьи на общественные здания, остальных денег причиталось по числу 779 семейств 77 900 р. ассигнациями. Средства эти послужили хорошим ресурсом при поселении казаков на новом местожительстве. Устройство станиц велось под звуки оружия и при военных действиях. Поэтому печать военных порядков сразу легла на всю жизнь и обстановку новолинейного казака. Все проявления частной и общественной жизни слагались здесь по приказу. Все были вооружены, и хозяйственные работы производились с риском набега горцев во всякую минуту. В приказе от 14 февраля 1832 года Волков сделал распоряжение, чтобы все отставные и не служащие казаки, не имеющие шашек, "приобрели косы, насаженные на ратовища, в виде старинного бердыша". "Каждый молодец, – писал командир полка, – в случае промаха или осечки ружья, снесет бердышом голову врагу, как кочан капусты". Таким режущим ухо языком писались приказы в те изобиловавшие военными столкновениями времена. Ратовища с косами, как и другое оружие, казаки должны всегда иметь при себе на случай схватки с врагом.
По приказу велись хозяйственные работы. Так, 5 марта Волков предписывал станичным начальникам "без потери времени приступить к нарезке земли под овощные огороды". Сначала казаки должны были обозначить бороздами при помощи плуга улицы и переулки в 4 сажени для проезда, а величину огородов определять в зависимости от местности и потребностей. При разделе предписывалось отводить огороды рядом родственникам и одностаничникам, желающим пользоваться огородами совместно, а в случае невозможности давать места по жребию. Так как во все четыре станицы ожидалось прибытие новых переселенцев в количестве 390 семейств, то для них приказано оставить запасные огородные места.
По приказам казаки даже одевались. Все тот же Волков приказом 30 апреля поручил станичным и сотенным начальникам объявить казакам, чтобы они покупали черкес-ки желтого цвета, и только при неимении таких черкесок в продаже черкески других цветов. Черкески предписывалось иметь просторные, чтобы можно было надевать их на полушубки, и непременно с 12 газырями. Требовалось также, чтобы казаки покупали азиатские черкески у горцев, а не у армян, у которых черкески тесны и только с 10 газырями. Были приказы о том, как разбивать станицу и строить строения, где ставить столбы в 18 аршин высотой, какие следовало иметь флаги, какое назначение они имели и т.п. Все это предписывалось строго исполнять, и за нарушение приказов, как за приступки, виновные подвергались наказаниям розгами и палками при сборах всего общества. Казак станицы Урупской был уволен по билету на старое местожительство. Уходя из станицы, он украл у другого казака оружие и вещи, но по дороге был задержан при продаже пистолета и доставлен обратно в Урупскую станицу. В приказе от 30 января 1842 года Волков велел урупскому станичному начальнику сотнику Склярову наказать вора-казака "строжайше розгами при сборе станичного общества". Тогда же, по распоряжению Волкова, приказано было высечь двух братьев казаков "за нерадение к устройству хозяйства, за развратное поведение – пьянство и мошенничество, старшего брата, как влиявшего на меньшего, большим количеством ударов, а меньшего, в уважение к молодости, меньшим".
Так слагалась гражданская жизнь на Новой, или Лабинской Линии. Не было ни общественных учреждений, ни суда, ни следствия, ни выборных лиц, ни тени самоуправления. Над всем царил приказ командира полка, и на заднем плане за этим приказом всегда рисовалась зловещая фигура горца, грозившего мирному населению набегом и грабежами.
В этих видах принимались всевозможные меры предосторожности. В приказе 19 октября 1842 года Волков требовал, чтобы на станичных вышках Лабинского полка были выставлены не только днем, но и ночью по три часовых. Эта временная мера усиленного надзора требовалась для сбережения сена от поджога горцами. Как только часовыми замечен был пожар, казаки немедленно должны скакать туда с метлами для тушения пожара. Каждый казак поэтому обязан был иметь метлу, а станичным начальникам вменено было в обязанность заготовить для станицы по 200 метел. Чтобы избежать вообще поджога сена, станичным начальникам приказано было поскорее свезти сено в станицу и сложить в скирды на площади. Каждому казаку вменено было также в обязанность заранее заготовить и свезти в станицу во двор известное количество сена, на случай сожжения запасов его в степи горцами.

Конечно, при таком начальнике Баталпашинского участка, каким был барон Засс, о подобных беспорядках не могло быть и речи. Но Засс оставил этот участок благоустроенным в 1835 году, а в 1840 году сам Засс был не нужен здесь и находился с войсками далеко впереди от Кубанской линии по р. Лабе. Ослабление старой сторожевой линии шло естественным путем. Старую Линию горцы редко тревожили, и казачьему населению стало спокойно жить.
Но старинный казачий дух, существовавшие формы управления, способы землепользования, господствующие виды хозяйства и пр. оставались пока неизменными. В станицах еще не были отменены военные порядки, установленные циркулярами генерала Вельяминова от 30 марта 1832 года, когда за лошадей, украденных русскими, а не черкесами, материально отвечали станичный атаман или даже полковой командир и кордонный начальник, раз кражи совершались в тех пунктах, где они находились в то время. Но мирная жизнь надвигалась уже и на эти порядки.
В приказе 31 мая 1845 года по войску наказной атаман Николаев напоминает, что хотя бывший командир отдельного Кавказского корпуса г.-ад. Розен и разрешил линейным казакам производить скачку и стрельбу на площадях, "дабы казаки не потеряли воинственного духа и честолюбия", но стрельба была допущена только холостыми зарядами. Между тем до сведения наказного атамана дошло, что казаки не исполняют распоряжения барона Розена, производят скачки и стрельбу "в веселом духе, без соблюдения осторожностей", стреляя иногда вместо холостых зарядов боевыми патронами. Предупреждая казаков, что по ст. 269, т. ХІV св. зак., "кто будет стрелять в домах своих вопреки воспрещению, с того взыскивать 1000 рублей штрафа за каждый выстрел", – г.-л. Николаев приказал воспретить совсем стрельбу при свадебных поездах и в станицах, скачки же и стрельбу холостыми зарядами в торжественные дни производить только на больших площадях, с величайшей осторожностью и, в предупреждение пожаров, лишь в зимнее время. При стрельбе начальники лично должны были наблюдать, чтобы казаки стреляли холостыми зарядами, были в трезвом виде и соблюдали порядок.
В 1848 году, после смерти наказного атамана Николаева, на его место назначен был г.-м. Ф.А. Круковский. По отзывам современников, это был военный рыцарь в полном смысле этого слова, для которого не существовало никаких военных опасностей. Родом он был поляк и получил хорошее воспитание под влиянием иезуитов. По внешнему виду, высокий, стройный, с длиннейшими усами, Круковский представлял собой тип настоящего кавалериста. Когда он был на Линии, то всегда держал в седле коня и первым являлся на место малейшей тревоги, в бою он не слезал с коня, был спокоен и никогда не терял присутствия духа. Генерал Попка рассказывал, что при объезде постов Круковский не брал с собой конвоя, а ездил всегда с одним казаком. "Если, – говорил И.Д. Попка, – случалось ему заприметить хищническую партию, готовую заступить ему дорогу, а это случалось не раз, – он не изменял своего направления, не прибавлял и не убавлял поводьев, приказывал ехавшему за ним казаку держать дистанцию и, к общему удивлению, невредимо достигал цели своего следования. По рассказам очевидцев, ни одна черта в его лице не изменялась в подобные минуты".
По натуре, выдержке и привычкам Ф.А. Круковский был очень замкнутым в себе человеком. Он не терпел встреч и проводов, обставленных торжественно, был прост в обращении, воздержан в пище и питье и чужд был всяких личных выгод. Часто он помогал беднякам и людям нуждающимся, но делал это так, чтобы не видели другие, и строго-настрого приказывал никому об этом не рассказывать. Своей высоконравственной личностью, честными поступками и безукоризненным поведением он обаятельно действовал и на своих подчиненных, и на стоявших выше его по служебному положению начальников. Когда в 1850 году наследник Александр Николаевич, будущий император-реформатор, был на Кавказе, то во все время своего пребывания он не отпускал от себя Круковского, а уезжая, снял с себя шашку и подарил ее на память казачьему атаману.
На Кавказскую линию Круковский был переведен из Рижского драгунского полка в 1840 году и назначен был командиром Горского казачьего полка. Через два года ему поручен был Хоперский полк. С частью хоперцев и с казаками Волгского полка он разбил в 1843 году близ станицы Бекешевской пятитысячную толпу горцев, нанеся ей жестокое поражение. В звании наказного атамана Круковский принимал неоднократно участие в походах против абадзехов и чеченцев и в 1852 году, состоя в экспедиции князя Барятинского, в звании начальника кавалерии, был убит в стычке с чеченцами. На этот раз судьба не пощадила храброго генерала, не боявшегося смерти.
Когда Круковский не был в походах, то все время он занимался мирными делами войска, осматривал станицы, казачье хозяйство, строевых казаков и вникал во все подробности казачьей жизни, объезжая войско. Свои объезды, по словам генерала Попки, наказной атаман "совершал запросто и по большей части верхом, не пропускал осмотреть засеянное поле и скошенный луг, сворачивал в сторону, чтобы взглянуть поближе на станичное стадо, и если в станице встречал хату неприглядную, неподдержанную, то заходил в нее и спрашивал хозяина о житье-бытье. Чаще, разумеется, представлялась ему хозяйка с ребятишками мал-мала меньше. На вопрос: где же хозяин? следовал ответ: да в сотне, мой кормилец, вот уж беспеременно четвертый годочек. Атаман находил, что кормилец слишком уж там замешкался, и предлагал станичным старикам послать ему смену, что исполнялось беспрепятственно при тогдашнем общинном отбывании военной повинности в станицах".
Народ, с свойственной ему чуткостью, ценил своего любимого атамана. О подвигах Круковского и его трагической смерти остались воспоминания в народных песнях. Казачье население пело эти песни, а бедняки, слушая их, живо чувствовали тяжелую утрату. По свидетельству одной из этих песен, генерал Круковский, отправляясь в чеченский отряд, роздал все свое имущество в предчувствии смерти.
По мере заселения Лабинской Линии и изолирования ее станицами и укреплениями Старой Линии от горцев, мирная жизнь на Кубани давала возможность населению свободнее и спокойнее заниматься хозяйством. На Старую Линию охотно шли выходцы из России и поступали в казаки нижние чины, служившие на Кавказе. В 1843 году в Кубанский полк зачислено было 137 отставных солдат Тенгинского полка; в 1848 году в тот же полк переселились 202 муж. и 161 д. жен. пола малороссийских переселенцев и тогда же, вместе с переселенцами, вошли в состав 849 м. и 683 д. жен. пола бывших уже на Кавказе крестьян; в 1851 году Кубанский полк пополнился 126 нижними чинами с 111 д. жен. пола; в 1858 году в полк зачислены были анапские поселяне в количестве 216 душ муж. и 94 д. ж. пола. То же в большой или меньшей степени замечалось и в других старолинейных полках. Переселенцы, уходя на Кавказ, с большей, понятно, охотой оседали на Старой, чем на Новой Линии.
Четвертым наказным атаманом Кавказского казачьего линейного войска был г.-м. князь Г.Р. Эристов. С 12 февраля 1852 года он заступил место убитого чеченцами Круковского. Сравнительно со своими предшественниками это был молодой генерал, родившийся в 1812 году, поступивший на службу в 1829 году и произведенный в генералы за два года до своего назначения атаманом. Раньше, в 1831 году, он служил в Польше, где участвовал в сражении при Остроленке и во взятии Варшавы, командовал Горским казачьим полком и занимал место начальника центра Кавказской линии. Большая часть его боевой службы прошла на Кавказе в походах против горцев восточного Кавказа; он имел много раз дела с чеченцами и с черкесами во время агитации среди них Магомет-Амина.
Родом Эристов был грузин и первоначальное образование получил в благородном училище в Тифлисе, а дальнейшее в школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров. Занявши место наказного атамана, он с особенным интересом занялся вопросом об обводнении и орошении безводных местностей Кавказского казачьего войска. Канал его имени существует в Терской области до сих пор. Но наказным атаманом Эристов был недолго, до 1855 года, когда, вместе с повышением по службе, князь Эристов передал обязанности наказного атамана г.-м. Н.А. Рудзевичу.
Это был критический момент в жизни как всей России, так и особенно Кавказа. Турки в союзе с англичанами, французами и итальянцами вели войну с русскими. Всегдашние сторонники Турции – кавказские горцы, конечно, готовились воспользоваться удобным случаем, чтобы побывать за Лабой и Кубанью и поживиться казачьим добром. Требовалась особенная осторожность и принятие серьезных мер для защиты казачьей границы и поселений от горцев. Всюду – в Черномории, на Дону, на Кубанской линии – казачьи силы напряжены были до последней степени. Линейные казаки по Кубани и Лабе, согласно общему плану военных действий, намеченному наказным атаманом войска Донского г.-ад. Хомутовым, должны были принять выжидательное положение на случай открытия военных действий горцами.